Веселый господин Роберт | Страница: 7

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Была весна, деревенские запахи и звуки завораживали Роберта. Он вдруг почувствовал, что не желает для себя никакой другой жизни, кроме вот такой, чтобы можно было бродить по зеленым полям, охотиться в лесах, находиться рядом с этими приятными деревенскими людьми, для которых он нечто большее, чем просто человек.

– Ты очень хорошенькая, Эми, – проговорил Роберт. А так как она опустила глаза вниз, проявив больший интерес к венку из маргариток, чем к его словам, тревожно спросил: – Ты слышала меня, Эми?

Она подняла глаза – голубые, влажные и немного печальные:

– Но вы увидите много других женщин, гораздо более хорошеньких.

– Ты лучше всех.

– Как это может быть?

Он пожал плечами:

– Не спрашивай меня. Я не Бог. Не я создал всех вас.

От этих слов Эми рассмеялась. Они прозвучали как богохульство, но были так забавны. Роберт всегда говорил что-то забавное. Он представлялся ей таким же умным и красивым, каким считал себя сам. Эми как бы отражала его собственную гордость собой. В тот момент он был уверен, что может быть счастлив в Сайдерстерне до конца своей жизни. Роберт заворожил Эми, заворожил всех ее близких и был полон решимости заворожить их еще больше. – Эми, – сказал он, – я люблю тебя. Она слегка испугалась. Что он имеет под этим в виду? Уж конечно, не женитьбу! Роберт сын человека, который вскоре станет – Эми слышала, как это говорил ее отец, – протектором Англии. Нет, она не может и надеяться на брак с таким человеком, как Роберт Дадли, хотя и станет наследницей значительного состояния. Но что тогда? Обольщение? А что еще? И как можно сказать «нет»? Как она может устоять перед его всепоглощающим обаянием?

Эми уставилась на алые кончики лепестков маргариток, потому что не смела взглянуть на него, но все равно видела его лицо – смелые глаза, темные вьющиеся волосы.

Она слышала, как слуги говорили о Роберте, как перешептывались о нем Анна и Фрэнсис. Они никогда в жизни не видели никого красивее и считали, что пока еще он не осознает своего могущества, но это к нему придет.

Пришло ли это? И должна ли Эми стать первой жертвой?

– Почему ты не отвечаешь мне? – спросил Роберт, и тот ответ, который она дала, понравился ему больше любого другого:

– Я… я не смею.

Он почувствовал себя могущественным. В конце концов, он был из Дадли. В нем жила та же любовь к власти, которая возвысила его деда, превратив из смиренного юриста в главного налогового деятеля короля Генриха VII, которая заставила его отца вступить на дорогу, приведшую его к протекторату. Роберт почувствовал к Эми большую нежность, взял ее дрожащую руку и поцеловал ее.

– Ты боишься? Боишься меня?

– Я… я думаю, мне следует вернуться домой.

– Нет, – произнес он твердо, – не следует.

Роберт почувствовал в ней готовность повиноваться, и это восхитило его. Он хотел теперь отплатить ей за то удовольствие, что она доставила ему. Поэтому сказал, поддавшись мгновенному импульсу:

– Я женюсь на тебе, Эми.

– О… но как вы можете? Ваш отец никогда этого не позволит.

Она увидела, как его губы сжались.

– Если я решил жениться, то сделаю это, – резко ответил он.

– Мой отец богат и знатен, но это здесь, в Норфолке. У нас есть дом и поместья, и однажды они станут моими. Но… а ваш отец в Лондоне? Он вхож к самому королю, и даже говорят, что король поступает так, как он того пожелает.

– Король может поступать так, как желает мой отец, – хвастливо заявил Роберт, – а я поступлю так, как пожелаю сам.

– Но этого не может быть.

Эми была слишком невинна, чтобы понимать, что ее сомнения лишь укрепляют его решимость добиться своего.

– Если я желаю чего-то, то так оно и будет, – заявил Роберт. Потом он внезапно взял ее руки, притянул к себе и начал целовать.

– Роберт… – прошептала она.

– Твоя кожа пахнет сливками, а волосы сеном, – сказал он.

– Нас увидят.

– А нам что до этого?

– Они подумают, что вы пастух со своей милой. Он отпустил ее. Ему было все равно, что Роберта Дадли примут за пастуха.

Они медленно пошли обратно к дому. Эми грустно поделилась:

– Это как сон, который никогда не станет явью.

– Мы сделаем его явью.

– Но я знаю, твой отец никогда не согласится. Значит, неправильно на что-то надеяться.

– Говорю тебе, я делаю то, что хочу.

– Но ты забываешь, кто ты и какие великие планы строит для тебя отец. Забываешь, что я хоть и богатая наследница, но ты Роберт Дадли, сын самого важного человека в Англии.

– Есть кое-что, что забываешь ты. А именно: когда я говорю, что люблю, значит, люблю, а когда говорю, что женюсь, то так и сделаю. Никто не встанет между мной и моими желаниями.

Это было сказано смело, но именно этого от него и ждали.

Роберт поцеловал Эми, когда они вошли в дом, и поцеловал так, словно ему было все равно, что их могут увидеть.


Эми рассказала своей горничной Пинто о том, что произошло. Она не могла ничего утаить от нее.

– Пинто, – вскричала она, – у меня кружится голова! Принеси веер и обмахивай меня. Я не знаю, что со мной станет.

Эми лежала на кровати, смеялась и плакала одновременно, в то время как горничная пыталась успокоить свою легкомысленную юную хозяйку:

– Ну, ну, сладкая моя, успокойся! Что случилось? Не надо так волноваться. Все этот молодой человек, как я понимаю?

– Умная Пинто! – улыбнулась Эми.

– Ох, мистрис Эми, что случилось? Что вы наделали? Он не для вас.

– Он не должен слышать, что ты так говоришь, Пинто. Он рассердится на тебя. Он для меня, Пинто. Он так говорит, и очень рассердится на любого, кто осмелится сказать иное.

Пинто от ужаса почувствовала себя дурно. Семья, возможно, считает великим счастьем иметь своим гостем этого молодого человека. Но Пинто была мудрой женщиной. Она внимательно наблюдала за Робертом, и ей становилось страшно.

– Что вы натворили? – требовательно спросила она. – Расскажите мне… все.

– Я гуляла с ним в лугах… и плела венок из маргариток.

Пинто вздохнула и покачала головой.

– Сколько раз так все и начиналось! – воскликнула она. – Плела венок из маргариток! В венках из маргариток таится какое-то зло. Как просто! Как невинно! Такой была Ева, когда появился змей.

– Он сказал, что женится на мне, Пинто.

– Никогда!

– Он полон решимости сделать это.