— Я так счастлив, что наши родители собираются работать вместе. Я так восхищаюсь вашим отцом, хотя я совсем другой человек, а он, думаю, хотел бы, чтобы я был похож на него.
— Почему он должен этого хотеть?
— Потому что по натуре он — искатель приключений и вел жизнь, полную опасностей.
— Я думаю, не все его поступки вызывали восхищение.
— Он храбрый капитан. Королева хвалила его. Он из тех людей, которые спасли нашу страну от испанцев, вот почему замечательно, что теперь он готов начать другую кампанию… уже мирную.
— Необязательно быть агрессивным, чтобы добиться успеха.
— Я согласен с вами, но я вот что хочу вам сказать. Наши семьи будут сотрудничать, Линнет. С того момента как мы впервые встретились, я почувствовал к вам большую симпатию. Но если бы ваш отец не присоединился к нам, мои чувства не изменились бы.
Я должна была его остановить, он не должен продолжать и просить меня выйти за него… пока.
Я беспомощно протянула руку, а он взял ее и поднес к губам. Во мне проснулись воспоминания. Я вдруг почувствовала горячие жесткие губы на своем теле. Забуду ли я когда-нибудь?
Какой Фенимор был мягкий, какой ласковый! Мне нужна была ласка, я все отдала бы, чтобы повернуть время на два месяца назад. Матушка тогда сказала: «Мы поедем этой дорогой, это не так далеко». И мне эта идея понравилась. Потом сцена в гостинице и этот кошмар на дороге, а потом… это забытье и то, что случилось, чему не было сил противиться. Если бы этого никогда не случилось!
Фенимор все еще держал мою руку в своей.
— Наши семьи хотят этого, Линнет, и это делает меня таким счастливым. Мы должны пожениться. Вы будете жить недалеко от вашего дома, ваша матушка будет приезжать к нам, так что вы не расстанетесь. Я знаю, как вы любите друг друга.
— Пожалуйста, не продолжайте, Фенимор! — воскликнула я.
— Почему, Линнет? Ведь вы же знаете, что я люблю вас. Я думаю, что и я вам небезразличен…
— Я не могу так сказать, — глупо запинаясь, проговорила я. — Мне нужно время. Это так внезапно… я не готова.
— Мне нужно было подождать, вы так молоды и невинны…
Я была рада, что он не мог видеть, как покраснели мои щеки. Я пыталась заглушить воспоминания, но ведь с тех пор я только этим и занимаюсь…
Фенимор раскаивался, он не хотел причинять мне страдания.
— Моя дорогая Линнет, мы больше не будем об этом говорить. Я слишком тороплю события, я должен был подождать, подготовить вас. Я не думал, что вы не поймете меня. Вернемся к этому вопросу позднее. Но я сказал вам о своих чувствах, и скоро я вас снова спрошу, — продолжал он. — Линнет, обещаете ли вы подумать об этом?
— Я подумаю…
— Видите ли, моя дорогая, мы могли бы быть так счастливы вместе. У нас будет прекрасное общее занятие. Я помню, как вы заинтересовались тогда, когда я впервые заговорил об этом. У наших семей будет общее дело, мы все будем вместе.
— Да, я вижу, Фенимор, какой вы хороший, какой добрый. Дайте мне время…
— У вас будет время, любовь моя, — сказал он. — Конечно, пока это слишком быстро. Я был глуп, Линнет, я поторопил вас. Ну ничего, подумайте о моих словах. Клянусь, я сделаю все, что в моих силах, чтобы вы были счастливы.
Я встала.
— Пожалуйста, Фенимор, — сказала я, — давайте доиграем эту игру и попытаемся найти «сокровище». Он мягко ответил:
— Наше сокровище в нас самих, Линнет. Опять дрожь пробежала по моему телу. Мне хотелось быть той самой девушкой, которой я была до злополучной ночи в замке Пейлинг. Я хотела быть молодой и невинной, любить Фенимора, но я не знала, что делать, ничего не знала: любила ли я Фенимора, могла ли я выйти за него замуж, а больше всего, что случилось в ту ночь, когда Колум Касвеллин наполовину притупил, наполовину разбудил мои чувства и сделал из меня женщину, когда, по сути дела, я была еще ребенком.
Я пыталась думать о «сокровище», и мне даже удалось найти несколько ключей. Мы почти победили, но Карлос и Эдвина все-таки опередили нас.
Матушка внимательно смотрела на меня. Она была разочарована, что не смогла объявить в тот вечер о моей помолвке.
На следующий день мы сняли все украшения, снесли их на поле и торжественно сожгли. Праздники Рождества и Нового года были закончены. «На будущий год в это время, — подумала я, — эта ночь в замке Пейлинг будет так далеко, что я о ней даже и не вспомню».
Все домочадцы присутствовали при сожжении. По обычаю, все должны были принимать в этом участие, потому что неучастие могло накликать беду. Пламя уже догорало, когда мы услышали вдалеке крики. Один из слуг сказал:
— Это старая Мэгги Энфилд. Ее сегодня сожгут!
Я знала Мэгги Энфилд. Это была бедная старая женщина, почти слепая, с лицом, обезображенным многочисленными уродливыми коричневыми бородавками. Все считали ее ведьмой. Она жила в маленьком домике, почти хижине. Обычно мы брали еду и оставляли у ее двери. Матушка это делала, потому что жалела бедную старуху.
Несколько лет тому назад она была известна как белая ведьма. Она выращивала травы на клочке земли вокруг дома и варила зелья, излечивавшие разные болезни. Она умела готовить и приворотные зелья. Иногда у нее были так называемые периоды затворничества. Тогда она запиралась на несколько дней и молча сидела в своем доме, сосредотачивая все свои силы на определенном предмете, — так она могла находить потерянные вещи. Если пропадала овца или корова, люди шли к матушке Энфилд, платили ей, и почти всегда она указывала место, где можно было найти пропавшее животное.
Но ведьмы — черные ли, белые ли — жили, постоянно подвергаясь опасности, ибо никогда не знали, когда люди от них отвернутся. Фермеры, чей скот болел, родители, чьи дети неожиданно умирали, непонятно отчего, женщины, которые были бесплодны, — все можно было приписать злым чарам ведьмы. И когда люди приходили в ярость от своих неудач, казалось, они находили облегчение, изливая свою злость на очередную жертву.
Такая судьба постигла и Мэгги Энфилд. До меня доходили слухи, Дженнет сказала мне: у кого-то ребенок родился мертвым, чей-то скот болел, и видели, как Мэгги Энфилд проходила мимо дома, где умер ребенок, видели, что она смотрела на скот. И теперь люди решили, что она — ведьма черная и продала душу дьяволу. Мэгги Энфилд выволокли из дома те, кто хотел ей отомстить, и собирались повесить на дереве.
Я содрогнулась. Долго еще я не буду ходить на Джиббет-Лэйн. Я ясно помнила первый раз, когда поехала к этому мрачному проезду. Там росли два дерева, образующие как бы виселицу. Едва ли найдется зрелище более жуткое, чем безжизненное тело, беспомощно раскачивающееся на дереве.
Теперь ритуал сожжения рождественских украшений был испорчен мыслью о старой Мэгги Энфилд в руках палачей. Отец собирался принять участие в этой зловещей процедуре, но матушка остановила его.