— Когда он умер?
— Говорят, что он пропал, но я не верю: однажды он вернется. Он должен вернуться домой. Мы ежедневно ждем его. Каждое утро, проснувшись, я говорю себе: «Сегодня он приедет!» Но дни идут, идут…
Я видела его взгляд, полный отчаяния, и хотела успокоить его. Я знала: хотя он и верил в то, что его отец жив, на самом деле он боялся, что это не так.
— Его корабль назывался «Лэндор Лайон». Это было совместное предприятие Пенлайоны и Лэндоры, понимаешь? Моя семья и семья твоего дедушки!
— Корабли часто задерживаются на несколько месяцев.
— Да, но, понимаешь, этот корабль уже видели с берега в октябре, но был большой шторм.
— Надо надеяться! — сказала я. — С кораблями это случается, а может быть, видели не его корабль? Ведь нельзя быть таким уверенным?
Потом он мне рассказал о новой Ост-Индской компании, которая была уже основана, с жаром говорил об ее успехах, о том, какую важную роль играл в ней его отец.
— Понимаешь, это была его идея. Дело было начато давно, еще до моего рождения, после поражения Армады. Мой отец верил, что мирная торговля — это еще не решение всех наших проблем!
Я с печалью заметила, что он говорил об отце в прошедшем времени, значит, в глубине сердца он все-таки считал его мертвым.
— Когда ты сможешь плавать вместе с отцом? — спросила я, чтобы вновь зажечь его веру.
Он внезапно ослепительно улыбнулся. Когда он был счастлив, лицо его становилось красивым.
— С шестнадцати, наверное. Еще целых шесть лет!
Я рассказала ему о смерти мамы, которая явилась причиной моего пребывания в Лайон-корте, у бабушки. Я могла говорить с ним на эту печальную тему спокойно: он тоже потерял любимого человека. Между нами сразу же установилась связь. Я видела, что он больше всех любил отца и восхищался им, как и я любила свою мать и восхищалась ею. Мы были друг для друга утешением.
Я настояла, чтобы он рассказал мне о кораблях и о компании: его отец очень много говорил с ним об этом. Я могла представить, каким отцом был Фенимор Лэндор: дети его никогда не боялись, испытывали к нему глубочайшую любовь, привязанность и, что очень важно, уважение — идеальный отец! Иметь такого отца — благословение Божие, но, увы, потерять его было величайшей трагедией.
Однажды Фенн сказал мне:
— Почему мы раньше никогда не встречались? Мы часто приезжаем сюда, ты тоже, наверное потому, что это дом твоих дедушки и бабушки.
Я согласилась, что это было странно, потому что мы тоже часто приезжали.
— Наверное, наши приезды не совпадали? Без сомнения, Фенн и я сослужили друг другу хорошую службу, и бабушка была очень довольна. Выл, однако, один странный инцидент во время этого визита, который я не смогла забыть.
Сенара, Дамаск и я жили в Лайон-корте в одной комнате. Это была большая комната, в ней стояли три кровати. Однажды ночью я лежала, не в состоянии заснуть: после смерти мамы я плохо спала. Она мне снилась все время, я внезапно просыпалась, воображая, что она меня зовет, потому что чего-то боится. Этот сон повторялся постоянно. Во время сна я стремилась к маме, но не могла дойти, кричала в отчаянии — и просыпалась.
Вот что случилось в ту бессонную ночь. Я проснулась в ужасном состоянии и села на кровати, не понимая, где нахожусь. Потом из мрака стали выступать знакомые очертания — сундук, стол с украшенной резьбой столешницей, две другие постели, на которых спали Дамаск и Сенара.
Мне послышался чей-то плач. Я встала с кровати, надела халат, открыла дверь и вышла в коридор. Плач слышался из соседней комнаты.
Я тихо постучала в дверь, и, так как мне никто не ответил, открыла ее. У окна неподвижно сидела бабушка Фенна, слезы лились у нее по щекам. Она порывисто встала, когда я вошла. Я торопливо сказала:
— Извините, я услышала, как вы плачете. Я могу вам помочь чем-нибудь?
— Это Тамсин! — узнала она. — Я разбудила тебя?
— Я плохо спала.
— Ты тоже горюешь, — сказала она. — Бедное дитя, ты потеряла мать, а я дочь и сына.
— Может быть, он не утонул?
— Утонул. Он приходит ко мне во сне: вместо глаз — пустые глазницы, рыбы плавают вокруг него. Он достался морю, лежит глубоко на дне, и я никогда не увижу своего любимого сына.
Было что-то тревожное в безумном выражении ее глаз. Ее горе было болезнью, и болезнь была тяжелая.
— Оба… и сын, и дочь, — сказала она.
— И дочь тоже?
— Моя дочь была убита, — сказала она.
— Убита! — прошептала я.
Она вдруг в ужасе замолчала, а потом сказала:
— Ты — маленькая Тамсин Касвеллин. Я не должна говорить с тобой о моей дочери.
— Вы можете говорить со мной обо всем, если это утешит вас.
— Дорогое мое дитя! — сказала она. — Мое бедное дорогое дитя.
У меня выступили слезы на глаза, потому что Фенн помог мне забыть о моем горе, а она вернула его во всей остроте. Я опять переживала то ужасное утро, когда вошла в мамину спальню и увидела ее там лежащей на кровати. Я снова слышала лепет Дженнет, и мое несчастье навалилось на меня снова.
Бабушка Фенна обняла меня и стала покачивать.
— Жизнь была к нам с тобой жестока, дитя мое… жестока… жестока.
— Когда умерла ваша дочь?
— Еще до того, как ты родилась… Это должно было случиться до того, как родилась ты.
Я не поняла ее слов, но уже заметила, что она говорила бессвязно.
— Ее убил муж. Он — убийца. Придет день, и судьба его накажет. Вот увидишь, так и будет, я уверена. А теперь море забрало моего красивого мальчика. Он был еще такой молодой. Почему это должно было случиться с ним? За несколько миль от берега…
— Может быть, он вернется.
— Никогда я не увижу больше его лица.
— По крайней мере, у вас есть надежда. И я подумала, что у меня нет надежды: я видела, как маму опустили в могилу. И вдруг, как молния, в моей голове пронеслась картина нашего семейного кладбища — могила первой жены моего отца, могила неизвестного моряка и могила мамы.
Старая женщина начала рассказывать о Фениморе, своем сыне, и его планах.
— Ни у одной матери не было лучшего сына. Он был благородный, добрый. Он был большой человек. А моя дочь… моя доченька! Она была нежная. Ей нельзя было выходить замуж, но ведь это казалось естественным, и вот этот… этот, ее голос упал до шепота, — это чудовище!
Я попыталась успокоить ее и снова уложить в постель, но она не могла успокоиться, громко плакала, и все мои усилия были напрасны. Я не знала, что делать, потому что у нее начиналась истерика, и я подумала, что она, наверное, очень больна. Она не отпускала меня от себя, но мне удалось освободиться. Я пошла в комнату бабушки, разбудила ее и рассказала, что случилось.