— Да, все они изгнанники, как и мы.
— Наша мелодрама определенно была французской — сплошные коварство и любовь.
— Очень интересная тема, — заметил Эдвин.
— Очень французская, — подчеркнула Харриет. Чарльз спросил:
— Вы хотите сказать, что подобные темы не могут заинтересовать англичан?
— Не совсем так. Они этим интересуются, но скрывают свой интерес.
— Как забавно! — сказал Эдвин.
— Сознайтесь, ведь так? — спросила Харриет.
— Видимо, вы имеете в виду пуританскую Англию?
— Я имею в виду, — ответила Харриет, — что нам следовало бы поставить чисто английскую пьесу. Например, что-нибудь из Шекспира.
— Не будет ли это слишком сложно для нас? — спросила Карлотта.
— Существуют сокращенные версии, которые поставить довольно просто.
— Должно быть, они на французском языке, — предположила Карлотта.
— М-да, но я могу сделать перевод. Что вы скажете, если мы сформируем нашу собственную труппу? Ролей хватит на всех.
— Меня в расчет не принимайте, — отказалась леди Эверсли. — Я обязана заботиться о гостях. В доме и без того маловато прислуги.
— Тогда примут участие все остальные, — сказала Харриет. — Таким образом, у нас есть шесть актеров. Управимся. Конечно, нам понадобится кто-нибудь еще на эпизодические роли.
Без сомнения, все были захвачены этой идеей. Все разговоры крутились вокруг подготовки к представлению.
Мы засиделись за столом, а когда начали расходиться, леди Эверсли шепнула мне:
— Как я рада, что вы привезли свою подругу!
* * *
В этот вечер, оказавшись наедине с Харриет, я хранила молчание. Она вынуждена была заговорить первой, когда мы уже улеглись в постель.
— Перестань быть такой чопорной и самодовольной! — сказала она.
— Я ведь ничего не говорю, — ответила я.
— Ну да, но вид у тебя, как у святой мученицы. Не будь такой дурочкой!
— Послушай, Харриет, — взорвалась я, — тебя сюда привезла я. Если я пойду к леди Эверсли и расскажу ей, что ты попала к нам с труппой бродячих актеров и сделала вид, что у тебя болит нога, чтобы остаться у нас потом в качестве гувернантки, то что она скажет, как ты думаешь?
— Она скажет: что за лживое существо эта Арабелла Толуорти! Она ввела в наш дом авантюристку, она обманула нас всех!
Я не могла не рассмеяться. Это было так похоже на Харриет — вывернуть все наизнанку.
Она оживилась:
— Кому я навредила? Их домашняя вечеринка благодаря нашему спектаклю превратится в настоящий праздник. Ты сама знаешь, как люди любят такие представления. Ты же помнишь Ламбаров… Они в жизни не получали такого удовольствия.
— Но это простые деревенские люди.
— А я тебе скажу вот что: театр любят все. Что тебе шепнула леди Эверсли, когда мы расходились из-за стола? Ладно, не трудись вспоминать. Я сама слышала: «Как я рада, что вы привезли свою подругу!»
На мгновение она превратилась в леди Эверсли, и я вновь не смогла удержаться от смеха. Ну конечно, никто не пострадает от этого обмана. Безусловно, всем будет только веселей оттого, что вместе с нами здесь находится и Харриет.
Я пожала плечами.
— Ну вот, теперь ты рассуждаешь здраво. Я думаю, нам надо поставить «Ромео и Джульетту».
— Ты и в самом деле честолюбива. Тебе не кажется, что это слишком сложная пьеса?
— Я люблю, когда мне бросают вызов.
— Давай я брошу тебе вызов за вранье относительно истории твоей жизни.
— Ладно, не придирайся! Будем ставить «Ромео и Джульетту».
— Вшестером?
— Конечно, не в полном объеме, и будем привлекать других для эпизодов. Берутся ключевые сцены пьесы и связываются в единое целое. И знаешь, получается неплохо. Собственно, так почти всегда и делают. Я уже вижу Эдвина в роли Ромео.
Я промолчала. Я старалась не думать об Эдвине, но его образ постоянно всплывал в моей памяти.
Я никогда даже не представляла, что может существовать столь привлекательный мужчина. Он был так хорош собой, так уравновешен; чувствовалось, что он способен достойно справиться с любой ситуацией. Когда он взглянул на меня и улыбнулся своей странноватой улыбкой, меня охватило чувство радости. Когда он коснулся моей руки, я ощутила волнующую дрожь. Я хотела быть рядом с ним, слушать его без конца. Я чувствовала, что слишком возбуждена и не могу уснуть, и виной тому — Эдвин.
— Ну как? — спросила Харриет.
— Ты о чем?
— Ты что, уснула? Я говорю, что Ромео должен сыграть Эдвин.
— О да… думаю, это будет правильно.
— А кто же еще? Неужели Чарльз Конди? У него нет и половины необходимого обаяния. Лукас слишком уж молод.
— Но и Ромео не был стариком, правда?
— Он был опытным любовником. Да, остается только Эдвин.
Я молчала, и она продолжила:
— Что ты думаешь о нем?
— О ком?
— Да проснись же, Арабелла! Об Эдвине, конечно.
— О, я думаю, он очень… приятный.
— Приятный! — Она тихо засмеялась, — Да, конечно, можно выразиться и так. Мне он кажется привлекательным во всех отношениях. Он — наследник титула, и, если они смогут восстановить свои права… (а им удастся сделать это и даже большее, если король вернет трон), он будет действительно очень богатым человеком — Тебе удалось многое узнать.
— Здесь — словечко, там — намек, а я просто сложила все это вместе.
— Весьма остроумно.
— Ничуть. Просто немножко логики. Кстати, Чарльз Конди тоже не бедняк.
— Ты проделала большую работу.
— Я всего лишь не закрывала глаза и не затыкала уши. У Карлотты роман с Конди. Я думаю, вскоре следует ждать их помолвки. Помнишь, нам сказали, что сегодня мы собираемся по-семейному? Это примечательно, тебе не кажется?
— Возможно.
— Бедная Карлотта, ее никак нельзя назвать очень привлекательной женщиной, верно?
— Да как же она может оказаться таковой, если этот титул ты присвоила себе?
— Какая ты проницательная!
— Не слишком. Мне показалось, что именно это ты и доказывала за обедом и после него.
— Ты несколько раздражена, Арабелла. Отчего?
— Наверное, я устала. Знаешь, мне хочется поспать. Сегодня был тяжелый день.
Харриет замолчала.
Раздражена? Верно ли это? Возможно, я просто хотела, чтобы Эдвин заинтересовался мной, чтобы я понравилась ему; и мне казалось, что вряд ли такое случится, когда рядом находится столь блистательное существо, как Харриет!