— Лавиния, я не хочу больше ничего слышать. В том, что случилось, вина главным образом твоя. Я думаю, что ты должна быть немного более ответственной. Я уверена, что он был под действием наркотика. Я знаю, что он выращивает в своем саду дурман. Этим объясняется его неблаговидный поступок, поскольку я не могу поверить, что в нормальном состоянии он позволит себе так много.
— И что же ты собираешься теперь делать? Рассказать Дугалу, какая у него ужасная жена? Не беспокойся. Он уже знает. Скажи ему, что он зануда и что именно поэтому мне приходится искать развлечения.
— Я, конечно, не скажу Дугалу.
— Я знаю. Ты скажешь Фабиану. Друзилла, ради всего святого не делай этого.
— Я думаю, что об этом, возможно, следует упомянуть. Это невыносимо… его приход в твою спальню.
— Ладно, я ведь неотразима.
— И полна предполагаемых обещаний.
— Друзилла, пожалуйста, не говори Фабиану.
Я помедлила. Затем сказала:
— Я думаю, что это могло бы быть важным с точки зрения…
— О, не будь такой мудрой! Он такой же человек, как все. Все они одинаковы, если только дашь им палец…
— Тогда перестань давать палец… хотя в твоем случае он превращается в целую руку.
— Я обещаю… Друзилла, я обещаю. Я буду себя вести… только не говори Фабиану.
Наконец, я согласилась, но с некоторым трудом, так как чувствовала, что тот факт, что один из штата слуг-индийцев намеревался вступить в близкие отношения с хозяйкой дома, был очень значительным.
Примерно через два дня после этого в дом была принесена новость.
За это время я видела Хансама только один раз. Он снова был полон достоинства. Он наклонил голову в привычном приветствии и не обнаружил никаких признаков того, что он помнит ту сцену в спальне Лавинии и ту роль, которую я в ней сыграла.
Лавиния сказала, что, когда он пришел к ней с ежедневным визитом, она приняла его в своей гостиной и была одета по-дневному. Встреча прошла в спокойной манере — так, как и должны проходить подобные встречи в домах британского квартала, где хозяйки обсуждают меню на день со своими хансамами. Не было никаких упоминаний о том, что случилось.
— Ты должна была бы видеть меня, — произнесла Лавиния. — Ты гордилась бы мной. Да, Друзилла, даже ты. Я только обсудила меню, и он сделал предложения о том, что считает подходящим. Я сказала ему: «Да, Хансам, я предоставляю это тебе на твое усмотрение». Мне кажется таким образом поступает большинство важных дам. За минуту все было закончено.
— Хансм поймет, что вел себя недопустимым образом, — сказала я. — Он, конечно, не стал бы извиняться. Этого нельзя от него требовать. Кроме того, вина лежала главным образом на тебе. Он решил не обращать на все это внимания, что в конце концов лучший способ с этим покончить.
В дом пришел молодой человек. Он прискакал издалека, был крайне усталым и хотел, чтобы его без промедления провели к Большому Хансаму.
В свое время мы узнали, что привезенное послание было от брата Хансама и что сын Хансама Ашраф, который недавно женился на Рошанаре, мертв. Он был убит.
Хансам в трауре закрылся в своей комнате. Пелена уныния окутала дом. Фабиан был глубоко, встревожен. Том Кипинг и Дугал долгое время находились вместе с Фабианом в его кабинете. Они не вышли к ужину, и, как и в прошлый раз, им отнесли еду на подносах в кабинет.
За ужином мы были с Лавинией одни. Мы, как и все в доме, говорили о смерти Ашрафа.
— Он был таким молодым, — сказала я. — Они с Рошанарой только что поженились. Кому понадобилось убивать его?
Даже Лавиния была потрясена.
— Бедный Хансам. Это такой удар для него. Его единственный сын!
— Это ужасно, — подтвердила я и пожалела человека, несмотря на то, что, в моем воображении, он прочно стал зловещей фигурой.
Лавиния сказала, что она хотела бы лечь пораньше, и ушла в свою комнату. У меня не было настроения идти спать. Я чувствовала себя очень встревоженной. Мне было интересно, что будет с Рошанарой. Бедный ребенок, она была такой юной.
Я села в темноте в гостиной, отдернув шторы так, чтобы видеть красоту залитого луной сада.
Как раз в тот момент, когда я хотела удалиться, дверь открылась и вошел Фабиан.
— Привет, — сказал он. — Еще не легли? А где Лавиния?
— Она пошла спать.
— И вы здесь сидите в одиночестве?
— Да. Все это так беспокойно.
Он закрыл дверь и вошел в комнату.
— Я согласен, — сказал он. — Очень тревожно.
— Что это означает? — спросила я.
— Это означает, что по какой-то причине Ашраф был убит.
— Возможно, это один из тех тхагов. Они убивают без причины.
Он немного помолчал, затем сказал:
— Нет… я не думаю, что на этот раз это был тхаг… хотя это может быть связано с ними.
— Вы думаете, что кто-то убил… не просто ради убийства… а по определенной причине?
Он сел напротив меня.
— Для нас надо обязательно выяснить, что происходит.
— Понятно.
— Это может оказаться самым важным для нас. Мне не нравится, какая сложилась ситуация. Я уже обсуждал с Дугалом и Томом возможность отправить отсюда вас с Лавинией и с детьми.
— Отослать. Вы имеете в виду…
— Я бы чувствовал себя счастливее. — Он слегка иронично улыбнулся мне. — Я не имею в виду счастливее… в прямом смысле… я имею в виду, что почувствовал бы облегчение.
— Я не думаю, что Лавиния уехала бы.
— Лавиния? Она уедет туда и тогда, куда и когда ей скажут.
— У нее есть свое собственное мнение.
— Очень жаль, что у нее нет при этом еще хоть сколько-нибудь разума.
— Не думаю, чтобы мне понравилось бы быть пересылаемой туда-сюда… как какая-нибудь посылка.
— Пожалуйста, не будьте упрямой. Положение достаточно трудное, поэтому не усугубляйте его.
— Просто хочется хоть немного влиять на то, что здесь происходит.
— Вы не имеете представления о том, что происходит и все же хотите принимать решения. Женщины и дети не должны быть здесь.
— Вы не выдвигали возражений против приезда сюда Лавинии. Здесь родились дети.
— Она приехала со своим мужем. Я не распоряжался, где родиться их детям. Я просто заявляю, что, к несчастью она и они, а также вы здесь. Но все это произошло достаточно естественно. Я обвиняю себя в том, что вызвал сюда вас и мисс Филрайт.
— Вы не вызывали нас.
— Это было мое предложение, чтобы вы приехали сюда.
— Почему?