Меня снова поразило, как она изменилась, стоило нам войти в эту часть дома. У нее сделался вид счастливой девочки.
— Нам на самый верх, — проговорила она, поднимаясь на несколько ступенек. — Классная комната, спальня и детская там. Там же комнаты няни и ее помощниц. — Тетя Сара открыла дверь и, понизив голос, провозгласила: — Классная комната!
Я увидела большую комнату с тремя окнами, в нише каждого — сиденье. Потолок был слегка покатый, и я поняла, что мы находимся под самой крышей. Мое внимание привлекли решетки, которыми, как обычно в детских, были забраны окна. Слава богу, мой ребенок будет здесь в безопасности.
К одному из окон был придвинут большой стол, а рядом стояла длинная скамья. Я подошла поближе и обнаружила, что весь стол изрезан и поцарапан. Видно, за ним обучалось не одно поколение Рокуэллов.
— Смотрите! — воскликнула Сара. — Можете прочитать, что тут написано?
Я наклонилась и увидела вырезанное перочинным ножом имя «Хейгар Рокуэлл».
— Она вечно всюду пишет свое имя, — с радостным смешком сказала Сара. — Пройдитесь по дому. Во всех шкафах и ящиках обнаружите «Хейгар Рокуэлл». Отец всегда говорил, что мальчиком следовало родиться ей, а не Мэтью. Она всеми нами верховодила, а уж Мэтью ничего не спускала. Ее злило, что мальчишкой родился он. Конечно, будь наоборот, «Услады» принадлежали бы ей, правда? А Саймон был бы… Хотя, наверное, я ошибаюсь, ведь он же Редверз. Но Хейгар — дочь, а не сын, и хозяин здесь Мэтью.
— Хейгар — бабушка Саймона?
Сара кивнула:
— Она в нем души не чает. — Тетушка Сара подошла ко мне ближе. — Мечтает, чтобы «Услады» ему достались… но теперь-то уж ей надеяться не на что, правда? Ведь наследник — ваш ребенок… и Люк… а уж потом Саймон. Прежде всех ваш ребенок… Придется мне прикупить еще шелка.
— Вы хотите и моего ребенка изобразить на ваших вышивках?
— Вы ведь назовете его Габриэль?
Я удивилась. Как ей удалось прочесть мои мысли? А Сара смотрела на меня, склонив голову на бок, и казалась необыкновенно мудрой — с простодушными людьми так бывает.
— Не обязательно же родится мальчик, — возразила я.
Сара только покачала головой, словно в этом не было сомнений.
— Маленький Габриэль займет место большого Габриэля, — сказала она. — И никто не может ему помешать, правда? — Она нахмурилась. — Правда ведь, не может?
— Если родится мальчик, он унаследует место своего отца.
— Но его отец умер. Покончил с собой… так, во всяком случае, говорят. Но так ли это? — Она схватила меня за руку и крепко ее сжала. — Вы говорили, что не верите. Но если он себя не убивал, то кто его убил? Скажите мне, умоляю вас, скажите!
— Тетя Сара, — быстро прервала ее я, — когда умер Габриэль, я себя не помнила от горя. Наверное, я не понимала, что говорю. Конечно, он покончил с собой.
Она выпустила мою руку и с упреком взглянула на меня:
— Я в вас разочаровалась. — Она надула губы. Но тут же ее настроение резко переменилось. — Мы все сидели за этим столом. Хейгар была самая умная из нас и самая старшая. Так что, понимаете, на самом деле было бы лучше… И тогда Саймон был бы… Впрочем, наша гувернантка ее не любила. Все любили Мэтью. Он был всеобщим баловнем. Женщины обожали Мэтью. А я была глупая. Никак не могла ничего выучить.
— Не беда, — стала я утешать ее. — Зато вы прекрасно рисовали. И ваши вышивки останутся здесь еще на многие, многие годы, когда нас всех уже не будет.
Ее лицо просветлело. Она рассмеялась:
— Я обычно сидела здесь, Мэтью там, а Хейгар на другом конце стола. Гувернантка всегда сидела напротив нее. Хейгар говорила, что ей положено сидеть во главе стола, ведь она старшая. Она была очень способная, ей все удавалось… кроме рисования. Тут я ее превосходила. Хейгар была сорвиголовой, каких мало! Видели бы вы, как она ездила верхом! Отец всегда брал ее с собой на охоту с собаками. Она была его любимицей. Однажды Хейгар забралась почти на самый верх башни в развалинах. А слезть не могла. Пришлось посылать за ней двух садовников с лестницами. Тогда ее на целый день заперли в комнате и продержали на хлебе и воде. Но ей все было море по колено. Заявила, что ее выходка того стоила. — Сара подошла ко мне совсем близко и прошептала: — Хейгар всегда говорила: «Если хочешь что-то сделать, делай, а уж потом думай, чем за это поплатишься. А раз сделала, так не жалко и поплатиться».
— У нее был сильный характер, у этой вашей сестры.
— Отец любил брать ее с собой, когда объезжал поместье. Он расстроился, когда она вышла за Джона Редверза. Потом начались неприятности с Мэтью. Его исключили из Оксфорда. Из-за какой-то женщины. Хорошо помню тот день. Эта особа приехала поговорить с отцом. Я наблюдала за ними, а они меня не видели. И я все слышала.
— С галереи менестрелей? — спросила я. Тетя Сара хихикнула:
— Им и в голову не пришло посмотреть наверх.
Тетя Сара села за стол, на то место, где сидела за уроками, и я поняла, чем объяснялось ее преображение, когда она оказывалась в этой части дома: она вновь переживала здесь свою юность. Я не сомневалась, что ее воспоминания о прошлом безупречны. Она путается только в настоящем — не всегда понимает, с кем говорит — с Кэтрин или с Клэр, с женой Габриэля или с женой Мэтью.
— Уж эти женщины, — бормотала она. — Вечно от них неприятности. Мэтью женился, когда ему было за тридцать, и десять лет у них не было детей. А Хейгар все это время думала, что хозяином «Услад» станет ее сын Питер. Но потом родился Марк, потом Габриэль. Бедный маленький Марк! Но остался еще Габриэль. А потом и Люк появился на свет… так что, понимаете, Хейгар нечему было радоваться. — Тетя Сара встала из-за стола, подвела меня к шкафу и показала отметки на стенке. Там были нацарапаны три линии, помеченные буквами «X», «М» и «С».
— Это значит «Хейгар, Мэтью и Сара», — серьезно объяснила она. — Здесь отмечали наш рост. А потом Мэтью всех перерос, и Хейгар больше не захотела измеряться. Но я собиралась показать вам еще дневную и ночную детские.
Мы вышли из классной комнаты, и, следуя за тетей Сарой, я впервые увидела ту часть дома, в которой уже несколько столетий находилось детское царство. И еще раз с удовольствием отметила, что все окна забраны решетками. В дневной детской стоял большой дубовый комод. Сара открыла его. Там хранились крестильные рубашечки Рокуэллов. Сара благоговейно достала их и показала мне.
Рубашечки были из белого шелка, отделаннын кружевами, которым, как я сразу поняла, цены не было.
— Надо их как следует рассмотреть, — сказала Сара. — Наверное, кружева придется починить. В последний раз их вынимали для Люка. Уже почти восемнадцать лет назад! Люк был неспокойный ребенок. У Рокуэллов все дети неспокойные. Надо эти вещи забрать к себе. Никому не позволю до них дотронуться, все сделаю сама. Не беспокойтесь, к тому времени, как вам понадобится, все будет готово.