Участок, на котором стоял дом доктора, был не больше акра. Высокий узкий дом с жалюзи на окнах напомнил мне наш Глен-Хаус. Перед ним росли высокие раскидистые ели, и, возможно, из-за них в доме было темно. Я увидела на дверях медную дощечку, уведомляющую, что здесь живет доктор Смит. На мой звонок дверь открыла седая горничная в сильно накрахмаленном переднике.
— Здравствуйте, — улыбнулась я. — Доктор дома?
— Входите, пожалуйста, — пригласила горничная. — К сожалению, сейчас его нет. Может, передать что-нибудь?
Ее лицо показалось мне похожим на маску, и я вспомнила, что подобное впечатление производило на меня лицо Дамарис. Впрочем, я была в таком состоянии, что все вокруг казалось мне странным. За несколько часов, прошедших с тех пор, как я проснулась утром, я сделалась другим человеком. Правда, у меня ни на минуту не возникало сомнений в том, что я совершенно здорова, но злое семя было брошено мне в душу. Да и вообще хотела бы я видеть женщину, которая в подобных обстоятельствах сумела бы сохранить спокойствие.
В холле было темно. На столе красовался горшок с каким-то растением, а рядом на медном подносе лежало несколько визитных карточек. Тут же были блокнот и карандаш. Горничная взяла блокнот:
— Можно узнать ваше имя?
— Я миссис Рокуэлл.
— О! — изумилась горничная. — Вы хотите, чтобы доктор навестил вас?
— Нет, я хочу повидаться с ним здесь.
— Боюсь, что он вернется не раньше чем через час.
— Я подожду.
Она склонила голову и открыла дверь в комнату, имевшую нежилой вид. Вероятно, приемная. Но тут я сообразила, что я не простая пациентка. Доктор говорил, что он мой друг. Я хорошо знаю его дочь, поэтому я спросила:
— А мисс Смит дома?
— Ее тоже нет, мадам.
— Ну, в таком случае я хотела бы повидать миссис Смит.
Горничная явно оторопела, но сказала:
— Я доложу о вас миссис Смит.
Она ушла и почти тут же вернулась с сообщением, что миссис Смит будет рада меня видеть. Если я не возражаю, горничная меня проводит. Я кивнула, и мы поднялись по лестнице в маленькую комнату. Жалюзи на окнах были закрыты, в небольшом камине горел огонь. Рядом с камином на диване лежала женщина, очень бледная и худая, но я сразу поняла, что это — мать Дамарис, так заметны были в ней следы редкостной красоты. Ее укрывал плед, и рука, лежавшая поверх пледа, казалась совершенно бесплотной. Трудно было представить, что это рука живого человека.
— Миссис Рокуэлл из «Кирклендских услад», — проговорила больная, увидев меня. — Спасибо, что зашли проведать меня.
Я пожала ей руку, но поспешила ее выпустить — рука была влажная и холодная.
— По правде говоря, я пришла к доктору, а когда узнала, что его нет, решила спросить, не примете ли меня вы.
— Очень рада, что вы так решили.
— Как вы себя чувствуете?
— Как всегда, спасибо. То есть как видите: по комнате еще брожу, да и то только когда мне становится получше. А уж о лестнице и думать нечего.
Я вспомнила слова Руфи, что миссис Смит страдает ипохондрией и этим омрачает жизнь доктора. Но лицо женщины выражало неподдельную муку, и мне показалось, что она вовсе не сосредоточена на себе, а искренне интересуется мною.
— Я слышала, вы ждете ребенка, — сказала она.
— Да. Наверное, доктор рассказал вам?
— О нет. Он не говорит о своих пациентах. Мне рассказывала о вас дочь.
— Ну да, я часто ее вижу, она ведь бывает в «Усладах».
Лицо миссис Смит посветлело.
— Да, Дамарис очень любит всех, кто там живет.
— А мы ее. Она так прелестна.
— Правда, у нее есть один недостаток. Ей следовало родиться мальчиком.
— Вы считаете это недостатком? Я тоже хотела бы мальчика, но, если у меня родится дочка, я не буду огорчаться.
— Да и я не огорчалась. Для меня это роли не играет.
Я старательно поддерживала разговор, надеясь отвлечься от владевшего мной отчаяния, и не слишком прислушивалась к ее словам, но отозвалась на последнюю фразу:
— Значит, сына хотел доктор?
— Честолюбивые мужчины всегда жаждут иметь сыновей. Им хочется видеть в них свое продолжение. Поэтому когда их постигает разочарование — это настоящая трагедия. Однако скажите, с вами что-нибудь не так?
— Почему вы спрашиваете?
— Мне показалось, вы чем-то взволнованы.
— Да нет… просто я хотела посоветоваться с доктором.
— А, ну конечно, вы же за тем и пришли. Уверена, что он скоро вернется.
«Скорее бы! — думала я. — Скорее бы мне с ним поговорить, он должен понять».
— Он нужен вам очень срочно? — спросила миссис Смит.
— Да, очень!
— Это касается вашего состояния, правда?
— Да.
— Помню, когда я ждала своих детей, я все время волновалась.
— Я не знала, что кроме дочери у вас есть еще дети, миссис Смит.
— В живых осталась только Дамарис. Я много раз пыталась родить сына. К сожалению, ничего не вышло. У меня родились две девочки — мертвые, а остальных я теряла в самом начале беременности. Но четыре года тому назад я родила мальчика. Он родился мертвым. Это был жестокий удар.
Хотя мне плохо было видно ее лицо, так как миссис Смит лежала спиной к свету, я все же заметила, что, когда она заговорила вновь, его выражение изменилось.
— Это доктор непременно хотел иметь сына. После тех родов вот уже четыре года я и хвораю.
Мои нервы были напряжены. И хотя меня волновали собственные страхи, я почувствовала, что и ей есть из-за чего тревожиться. Я ощутила какую-то связь между нами, но не могла определить какую. Однако видела, что и миссис Смит ее чувствует, но не уверена, понимаю ли это я. Ощущение было очень странное. Мне уже стало казаться, что воображение играет со мной злые шутки. Но я тут же отогнала эту мысль. Ничего во мне не изменилось, я такая же, как всегда, рассуждаю здраво, не витаю в облаках, и никому, заверяла я себя, может быть, с излишней горячностью, никому не удастся доказать, что я схожу с ума.
Миссис Смит с покорным видом вытянула руки на пледе.
— Одно хорошо, — усмехнулась она, — новых попыток иметь сына быть не может.
Наш разговор замирал. Я жалела, что не осталась в имевшей столь казенный вид приемной. Но миссис Смит попыталась продолжить беседу:
— Я очень расстроилась, когда услышала о вашей трагедии.
— Благодарю вас.
— Габриэль был милейшим молодым человеком. Просто невозможно поверить…
— А я и не верю в эти разговоры о самоубийстве! — воскликнула я и удивилась, с какой страстной убежденностью прозвучал мой голос.