— Я знаю. Она замечательнейший человек. Я была так счастлива, что Тереза могла разделить нашу жизнь.
— Вы чересчур сентиментальны. Позвольте Терезе уехать на Пасху, и я уверена, что с летом все будет в порядке.
— Не могли бы мы им объяснить?
— Объяснения только ухудшат положение — они острее ощутят вину. Они делают этот жест просто для того, чтобы сохранить расположение родителей девочки. Нам придется на этот раз позволить им это. И возможно, Тереза устроит так, что им еще долго не захочется ее видеть, — Дейзи мрачно улыбнулась. — Ну, ну, Корделия, не такая уж это трагедия. Только один раз. Тереза должна усвоить, что жизнь — это не сплошные розы. Это будет ей полезно и позволит еще больше оценить Молденбери в следующий раз.
— Она и так достаточно ценит.
Дейзи пожала плечами.
— Ей придется ехать, — твердо сказала она.
Сердце бедной Терезы было разбито, и ее горе придало трагический оттенок концу семестра.
Когда я прощалась с ней вместе с последними из уезжающих девушек за день до моего собственного отъезда, мы обе были на грани слез.
Грустная компания собралась в Молденбери. Терезе было бы очень приятно увидеть, как мы по ней скучаем. Тетя Пэтти сказала:
— Ничего. Она приедет на лето, а это будут длинные каникулы.
— Мы ее больше не увидим, — пророчески заявила Вайолит.
В деревне все спрашивали, где она. Я даже не представляла, насколько она стала членом нашего дома. Мы украшали церковь желтыми нарциссами, и я с сожалением думала о том, как бы ей это понравилось. Горячие булочки с крестиками не казались таким уж лакомством, если ее не было с нами.
— Ей так здесь нравилось, — сказала я, — и это заставляло нас осознать: нам очень повезло, что мы есть друг у друга.
— Я всегда это знала, дорогая, — сказала тетя Пэтти в кои веки совершенно серьезно.
Я отправлялась на длинные прогулки и думала о Марсии Мартиндейл, путешествующей на континенте с Джейсоном Веррингером. Я представляла их в гондолах на каналах Венеции, прогуливающимися у Арно во Флоренции, проезжающими по Елисейским полям в Париже, посещающими Колизей в Риме… во всех местах, где мне так хотелось побывать. И со злостью думала: они стоят друг друга и получат то счастье, которого заслуживают.
Это был следующий за Пасхой понедельник. Я сидела после ланча в гостиной и смотрела в окно. По подъездной аллее шла Тереза с чемоданом. Я кинулась к ней.
— Тереза! — крикнула я.
Она подлетела ко мне, и мы крепко обнялись.
— Что ты здесь делаешь? — спросила я.
— Я просто приехала, — ответила она. — Села на поезд и приехала. Я больше не могла выносить.
— Но как же родственники?
— Я им записку оставила. Они будут рады. Я была им такой обузой!
— Ох Тереза, — воскликнула я, пытаясь говорить строго, но выразила только свое удовольствие. Я крикнула наверх: — Тетя Пэтти, Вайолит! Сейчас же спускайтесь.
Они примчались бегом. На несколько секунд они уставились на Терезу. Потом она кинулась к ним, и все трое так переплелись, что я только смотрела и смеялась.
Я сказала:
— На самом деле это довольно ужасно. Она просто ушла от родственников, оставив им записку.
Тетя Пэтти старалась не рассмеяться, и даже Вайолит улыбалась.
— Ну, ничего себе! — сказала тетя Пэтти. — Она просто упаковала чемодан и приехала.
— Всю эту дорогу одна, — сказала шокированная Вайолит.
— Ей уже почти семнадцать, — напомнила я им.
— Я знала дорогу, — сказала Тереза. — Сначала мне пришлось ехать в Лондон. Это была трудная часть. Но кондуктор мне очень помог.
— А как же родственники? — спросила Вайолит. — Они с ума сойдут от беспокойства.
— От облегчения, — сказала Тереза.
— А ты просто оставила записку, — сказала я. Тереза кивнула.
— Я немедленно им напишу, что ты благополучно приехала, и попрошу их позволить тебе остаться у нас до конца каникул, — сказала я.
— Я не поеду обратно, если даже они скажут «нет», — твердо сказала Тереза. — Я даже думать не могу о том, чтобы вы все ели горячие булочки с крестиками без меня.
Она повернулась к Вайолит.
— Как они получились в этом году?
— Не так хорошо, как в прошлом, — ответила Вайолит, как этого и следовало ожидать. — Некоторые крестики при выпечке отвалились.
У Терезы был похоронный вид, и Вайолит продолжала:
— Мы могли бы испечь еще партию. Я не знаю никаких законов, которые утверждали бы, что их можно есть только в страстную пятницу.
— О, давайте так и сделаем, — сказала Тереза.
Она была дома. Это было чудесно, и все мы были в восторге.
В положенное время я получила от ее родственников письмо с благодарностью за проявленный к Терезе интерес. Они знали, как ей нравится проводить каникулы в моем доме, но они не хотели бы оказаться слишком навязчивыми, так что если я найду, что с меня Терезы довольно, я тотчас должна отослать ее обратно. Я просила их позволения для нее провести с нами летние каникулы, и оно было милостиво — и как я чувствовала, очень охотно — даровано.
Когда я показала письмо Терезе, та была сама не своя от радости.
Мы отправились в деревню, где ее почти все тепло приветствовали и упрекали за то, что она пропустила пасхальную службу.
Она раскраснелась от удовольствия.
Так что в конце концов каникулы оказались счастливыми. Но вскоре пришла пора возвращаться в школу — и мирным дням пришел конец.
Сойдя с поезда, я узнала, что Эммет прибыл, чтобы отвезти нас в школу, но когда мы вышли в станционный двор, я увидела карету Веррингеров и его самого рядом с ней.
Он выступил вперед, держа шляпу в руке.
— Мисс Грант, какое удовольствие снова видеть вас.
Я была захвачена врасплох, не ожидая встретить его так скоро, но должна признаться, что задумывалась, вернется ли он к тому времени, когда начнутся занятия.
— Значит… вы вернулись, — сказала я и подумала, каким глупым должно ему показаться это замечание и что, конечно же, оно выдало мое замешательство.
— У меня здесь карета, — сказал он. — Не откажите мне в удовольствии отвезти вас в Академию.
— Вы очень добры, — ответила я. — Но Эммет здесь со школьной каретой, чтобы забрать нас.
— Это ведь что-то вроде старой трясучки, не так ли? В моей будет удобнее.
— У нас и с Эмметом все будет в порядке, благодарю.
— Я этого не позволю. Эммет, вы можете взять багаж и, может быть, мисс э…