– Но почему его продали?
Сестра презрительно поджала губы.
– Мы не могли больше содержать его.
– А, бедность… Значит, наши лучшие дни прошли там?
– Тебя тогда еще не было. Все произошло до твоего рождения. В детстве я жила в Оуклэнд Холле, а поэтому отлично понимаю, что значит скатиться вниз по социальной лестнице.
– Выходит, я и не знала, что такое «лучшие времена»… Но почему мы стали бедными?
Мириам не ответила прямо, просто добавила:
– Мы были вынуждены продать все этим… варварам. Удалось сохранить только замок Дауэр. Больше ничего не осталось. Так что не смей даже замечать тех, кто забрал наше имение, не говоря об общении.
– Они что, действительно варвары… дикари?
– Безусловно.
– А выглядят, как обычные люди…
– Джессика, ты еще ребенок! И многого не понимаешь, так что предоставь взрослым решать все проблемы. Теперь ты должна понять, почему не следует уподобляться простой крестьянке и пялиться на людей, живущих в нашем бывшем поместье… Пора садиться за алгебру. Если хочешь получить хоть какое-то образование, нужно больше времени проводить за книгами.
Как я могла сосредоточиться на «х» плюс «у» после такого открытия? Мне хотелось как можно больше узнать о варварах, отобравших наше имение.
Это было только начало, и я решила энергично, но осторожно прощупывать почву и дальше.
Посчитав, что со слугами будет проще, чем с членами семьи, я принялась за бедного Джармэна, проводившего весь световой день в саду под неусыпным контролем хозяйки и содержавшего его в идеальном порядке. Сама мать-природа позаботилась о его бедственном положении в жизни, а посему – жена каждый год приносила Джармэну по ребенку.
– Природа сделала меня нищим, – неустанно повторял он. Мириам заставляла меня записывать в тетрадь совсем другое: «Природа дарует нам все». Очевидно, с Джармэном она просто перестаралась, и бедняга не переставал жаловаться всем без разбору, исключая, конечно, меня. Я слышала от него только упреки:
– Мисс Джессика, не топчите клумбы. Если хозяйка заметит следы, то обвинит меня.
С неделю я ходила за ним по пятам в надежде выудить нужную информацию. Собирала цветочные горшки, относила их в теплицу, наблюдала, как он полол и поливал огород.
– Что-то вы внезапно заинтересовались растениями, мисс Джессика, – заметил Джармэн.
Я искусно улыбнулась, дабы садовник не заподозрил мое желание покопаться в прошлом.
– Вы ведь работали в Оуклэнд Холле когда-то? – словно невзначай спросила я.
– Да… Хорошие были времена.
– Наверное, прекрасные?
– Какие лужайки! – с ностальгией заговорил он. – А трава какая! Лучшая в стране! И росла мгновенно. Отвернешься на минутку – и все кругом зелено.
– Подарок природы. Она щедра с растениями, как и с вами, – заметила я.
Садовник подозрительно посмотрел на меня, явно недоумевая, что малолетка имеет в виду.
– А почему вы уехали из Оуклэнд Холла? – поинтересовалась я.
– Последовал за вашей матушкой. Я человек преданный, – опираясь на лопату и задумчиво глядя вдаль, Джармэн с тоской вспоминал времена, когда природа еще не превратила его в бедняка. – Добрые старые деньки… Смешно, я никогда не думал, что они закончатся. И вдруг…
– Что вдруг?
– За мной послала хозяйка и сказала: «Джармэн, мы продали Холл и переезжаем в замок Дауэр». Некоторые слуги ждали этого, но только не я. Эта новость сразила меня наповал. Ваша матушка продолжила: «Если ты поедешь с нами, то будешь жить в отдельном доме и сможешь жениться». Вот так все и началось. А к концу года я уже стал отцом.
– Значит, разговоры были?
– Конечно. Когда что-нибудь случается, люди всегда болтают, что ожидали этого… Ходили слухи, что в семье увлекались азартными играми. Мистер Клейверинг любил рисковать и проиграл приличную сумму. Все было заложено и перезаложено… А это плохо не только для хозяев, но и для тех, кто на них работает.
– Похоже, люди понимали, что близится гроза…
, – Слуги знали, что денег не хватает, иногда жалованье не платили по два месяца. В некоторых семьях такое принято, но не у Клейверингов. Потом явился этот человек и забрал Холл. Он когда-то был шахтером, а потом сделал состояние. Где-то за границей.
– А почему вы не остались у него?
– Я всегда служил у дворян, мисс. Кроме того, мне предложили собственный дом.
У садовника было одиннадцать детей. Выходит, все это случилось лет двенадцать назад. По отпрыскам Джармэна можно делать любые подсчеты, проще запомнить их, чем то, что происходило в том или ином году.
– Все произошло до моего рождения, – продолжила я, чтобы мысли не увели садовника от интересовавшей меня темы.
– Именно так. Вы появились на свет через два года после переезда.
В тот момент двенадцать лет казались для меня целой жизнью. От Джармэна я узнала лишь одну стоящую подробность: всему виной карточные долги моего отца. Неудивительно, что мама относится к нему с таким презрением. Смысл ее едких замечаний стал для меня ясен.
Бедный папа большую часть времени проводил у себя в комнате, раскладывая пасьянсы. В такой игре нет партнера, которому можно проиграть и нужно заплатить. Во всяком случае, он оставался наедине с любимыми картами, хотя они и послужили причиной разорения семьи.
У миссис Кобб я не выяснила почти ничего нового. Как и мои родственники, она тоже знавала «лучшие времена», но последовала за хозяевами в Дауэр. Старуха не уставала рассказывать любому, развесившему уши, о многочисленных горничных, кухарках, дворецком и двух швейцарах.
Безусловно, служба в такой семье, как наша, считалась понижением, но это лучше, чем прислуживать нуворишам, «неимеющим ни о чем понятия», так говаривала миссис Кобб.
К отцу, посвятившему себя пасьянсам и прогулкам в одиночестве, во время которых он сгибался под тяжестью своей вины, с расспросами не подойдешь. Он почти не замечал меня. А когда взгляд папеньки падал на детскую фигурку, выражение лица становилось столь же кислым, как при маминых упреках и упоминаниях о непростительной слабости мужчины, принесшего несчастья всему роду и поставившего семью в столь унизительное положение.
Для меня отец почти не существовал. Трудно полюбить человека, который абсолютно не интересуется тобой. Я чувствовала лишь жалость, когда другие родственники, не переставая, корили его за былые грехи.
К маме совсем не подступишься. Помню, в детстве я часто пела в церкви:
– Любовь матери к младенцу, которого она носит в чреве, никогда не пройдет…
Я, конечно, не поняла, что такое «чрево», и обратилась к Мириам за разъяснениями. Она ввела меня в курс, откуда появляются дети. Но туманные намеки не успокоили, и я с горечью прокомментировала, что любовь моей мамочки, безусловно, не пройдет, ибо таковая никогда не существовала. Услышав эти слова, Мириам покраснела как рак и с негодованием заявила, что я – неблагодарный ребенок и должна быть счастлива, ибо воспитываюсь в таком хорошем доме. Но где уж понять девчонке, почему наш маленький замок, столь презираемый остальными, – «хороший дом» для меня. Может, все из-за того, что остальные знавали «лучшие времена», а я – нет?