Мошевский нетерпеливо заерзал и подал свою реплику:
— Дай я сперва перережу...
— Нет, нет, — оставил его Кабаков, поднимая руку. — Понимаете ли, Мустафа Фози, когда имеешь дело не с такими умными людьми, как вы, часто приходится с самого начала втолковать им, что нежелание угодить мне чревато ужасной болью и увечьями, а готовность помочь, напротив, принесет сказочное вознаграждение. Мы с вами оба знаем, в каком виде обычно преподносится это вознаграждение. — Кабаков кончиком мизинца стряхнул пепел с сигареты. — В обычных условиях, прежде чем начать разговор, я бы позволил своему другу переломать вам руки. Однако вы ничего не потеряете, если расскажете нам, какие события произошли на этом судне. Ваш отказ помочь таможенникам будет упомянут в рапорте. Но ваше согласие помочь мне останется нашей с вами тайной. — Майор бросил на койку свое удостоверение. — Так вы мне поможете?
Фози взглянул на удостоверение, с трудом проглотил слюну и промолчал. Кабаков со вздохом поднялся на ноги.
— Сержант, я пойду подышу свежим воздухом. Возможно, Мустафа Фози захочет подкрепиться. Позовите меня, когда он вволю наглотается своего лакомства. — Он повернулся к выходу из каюты.
— У меня родня в Бейруте. — Фози едва сдерживал дрожь в голосе. Кабаков видел, как колотится сердце в его тщедушной голой груди.
— Разумеется, — сказал майор. — И им наверняка угрожали. Можете сколько угодно врать таможенникам, Фози, но не лгите мне. От меня вам нигде не спрятаться. Ни здесь, ни дома, ни в каком другом порту земного шара. Я уважаю и понимаю ваши родственные чувства. Я вас прикрою.
— Лармозо убил ливанец на Азорских островах, — начал Фози.
Мошевский не любил пыток и знал, что Кабаков тоже ненавидит их. Обыскивая каюту, сержант с трудом сдерживал улыбку. Каждый раз, когда Фози запинался и умолкал, Мошевский прерывал обыск и бросал на него свирепый взгляд, старательно выказывая разочарование по поводу запрета пощекотать Фози ножом.
— Опишите этого ливанца.
— Худощавый, среднего роста. На лице — покрытая коркой царапина.
— Что было в мешках?
— Не знаю. Аллах свидетель, не знаю. Ливанец набивал их, доставая что-то из ящиков в носовом трюме. Он никого и близко не подпускал.
— Сколько человек было в лодке?
— Двое.
— Опишите их.
— Один высокий и тощий, второй пониже. Они были в масках. Я струхнул и особо не приглядывался.
— На каком языке они говорили?
— Тот, что повыше, разговаривал с ливанцем по-английски.
— Тот, что пониже?
— Этот вовсе молчал.
— Это могла быть женщина?
Араб залился краской. Он очень не хотел признаваться в том, что испугался женщины. Такое просто немыслимо.
— Ливанец держал в руке пистолет, а вашим родным угрохали. Это и заставило вас помогать им, Фози, — мягко сказал Кабаков.
— Да, это могла быть женщина, — произнес наконец Фози.
— Вы видели ее руки, когда она брала мешки?
— Она была в перчатках. Но на затылке маска оттопыривалась. Может, из-за копны волос. Да еще эта ее задница...
— Задница?
— Она была круглая, понимаете? И шире, чем у мужчин. А может, это был толстый парень?
Порывшись в холодильнике, Мошевский взял бутылку пива. В углу за бутылкой стояла еще какая-то штуковина. Сержант вытащил ее и протянул Кабакову.
— Неужели капитан Лармозо исповедовал религию, атрибуты которой полагается держать в холодильнике? — спросил Кабаков, сунув под нос Фози исцарапанную ножом фигурку Мадонны.
Фози уставился на нее с непритворным изумлением и неприязнью, какую выказывают добрые мусульмане при виде ликов святых. Глубоко задумавшись, Кабаков понюхал статуэтку и поковырял ее ногтем. Пластик. И Лармозо это знал, хотя вряд ли имел представление о свойствах такой взрывчатки. Капитан полагал, что безопаснее всего держать ее в прохладном месте, чтобы статуэтка была такой же холодной, как пластик в трюме. Излишняя предосторожность, подумал Кабаков. Он повертел фигурку в руках. Если арабы взяли на себя труд так замаскировать взрывчатку, значит, первоначально они намеревались протащить ее через таможню.
— Дайте мне судовые документы! — сердито потребовал Кабаков.
Фози довольно быстро отыскал грузовую декларацию и счет за фрахт. Минеральная вода, разрешенные к вывозу кожи, столовая посуда... Ага, вот оно: три ящика скульптур тайваньского производства. Грузополучатель — Бенджамин Музи.
* * *
Стоя на мосту Бруклин Хайте, Музи смотрел, как «Летиция» медленно входит в гавань Нью-Йорка в сопровождении катера береговой охраны, и сыпал проклятиями на всех языках, которыми владел. Что же натворил этот Лармозо? Музи со всей возможной быстротой зашагал к телефонной будке, развив при этом скорость примерно две с половиной мили в час. Он передвигался, сохраняя достоинство, будто слон, и подобно слону на удивление грациозно переставлял ноги и любил ходить степенно. Но до степенности ли сейчас, когда творятся такие дела?
Габариты не позволили Музи втиснуться в будку. Стоя снаружи, он дотянулся до телефона и набрал номер поисково-спасательного отдела береговой охраны. Он назвался корреспондентом Эль-Диарио-ла-Пресна, и услужливый молодой человек из центра связи береговой охраны подробно ввел его в курс дела, пересказав радиограммы, касающиеся «Летиции», ее исчезнувшего капитана и погони за яхтой.
Музи проехал по магистрали Бруклин-Куинс над бруклинскими причалами. На пирсе возле «Летиции» стояли таможенники и сотрудники портовой полиции. Он облегченно вздохнул, когда не увидел ни на сухогрузе, ни на катере красного вымпела в форме ласточкина хвоста, означавшего, что на борту опасный груз. Либо взрывчатка еще не обнаружена, либо ее перегрузили с корабля на яхту. Если пластик на яхте, а это очень похоже на правду, значит, у него, Музи, есть еще немного времени до встречи с властями. Чтобы произвести инвентаризацию груза «Летиции» и обнаружить недостачу, понадобится не один день. Может быть, пока ему и вовсе нет нужды опасаться трений с законом? И все-таки Музи чувствовал, что пахнет жареным.
Где-то случился ужасный провал, и неважно, по чьей вине: шишки все равно посыплются на него. У Музи было четверть миллиона долларов, полученных от арабов и лежавших теперь в одном голландском банке. Люди, подрядившие его на это дело, не станут слушать никаких оправданий. Если они забрали пластик в море, значит, боятся, что Музи может предать или уже предал их. Что же наделал этот болван Лармозо? Впрочем, Музи знал, что ему все равно не дадут возможности доказать свою невиновность. «Черный Сентябрь» прикончит его при первом удобном случае. Вот и получится отставка в расцвете сил.
Из депозитного ящика в банке на юге Манхеттена Музи извлек солидную стопку денег и несколько банковских книжек. На одной из них красовалось название старейшего и престижнейшего голландского финансового учреждения. Судя по записям, на книжке лежало 250 тысяч долларов, внесенных единовременно и доступных только ему, Музи.