Я бросилась к нему в объятья.
— Тогда скажи, — потребовала я. — Объясни мне все!
В комнате стоял диван, Линкс сел на него и притянул меня к себе. Я лежала, прижавшись к нему, пока он рассказывал о тех далеких днях. Я уже все это слышала и раньше, но, думаю, не совсем понимала, как глубоко в его душу проникла горечь. Рана все еще кровоточила, и только один бальзам мог залечить ее.
— Так ли это необходимо? — спросила я. — Все изменилось, у тебя теперь есть я.
— У меня есть ты, — согласился он. — И когда я буду обладать Уайтледиз, я стану совершенно счастлив.
— А меня недостаточно?
— Ты — мой драгоценный алмаз. Но мне нужна оправа для тебя и только одна достойна этого!
— Меня вполне устроит и другая оправа.
— А меня — нет!
Я подняла голову и сурово посмотрела на мужа.
— Месть — это зло. Она причиняет боль. Нельзя быть счастливым, причиняя боль другим людям. О, Линкс, ты так много мне дал. Ты изменил меня. Научил, как стать взрослой, и я люблю тебя всем сердцем. Я прошу тебя только об одном. Откажись от этой дикой затеи.
— Это единственная вещь, которую я не могу сделать для тебя!
— — Но, Линкс, дом — это лишь камни и цементный раствор.
— Он может стать символом.
— Ты богат. Ты мог бы купить другой особняк, великолепный, величественный. В Англии наверняка есть такие на продажу.
— Так ты не хочешь ехать в Англию?
— Мне все равно куда, лишь бы вместе!
— Моя самая дорогая девочка, — сказал он нежно. И так как Линкс смягчился, я продолжала.
— Если ты получишь этот дом, то никогда не будешь там счастлив.
— Чепуха! — сказал он резко.
— Как сможешь ты, зная, что выгнал законных владельцев…
— Именно по этой самой причине. И они уже не будут законными владельцами. Хозяином стану я. И давай не будем больше спорить об этом.
Он зевнул. Здравый смысл подсказывал, что сейчас лучше прекратить разговор, но упрямство заставляло меня продолжать.
— В этом есть что-то мелочное, — настаивала я.
— Мелочное! — вскричал он. — Какую чушь ты несешь?
— Я только знаю, что таить обиду — большая ошибка.
— И ты называешь семь лет страданий в рабстве — обидой?
— Неважно, какие были страд, щи я…
— Конечно! Для тех, кто их не испытал!
— Я не это имела в виду.
— Ты ничего не можешь иметь в виду! Послушай, Нора: я начинаю терять терпение.
— И я тоже вот-вот потеряю его! Он засмеялся, но вовсе не тем радостным смехом, к которому я привыкла.
— Тебе, — сказал он, — пора, наконец, понять, что я хозяин в собственном доме.
От прежнего влюбленного не осталось и следа. Со мной говорил высокомерный повелитель, который привык к тому, чтобы его боялись.
«Нет, — подумала я. — Я не собираюсь быть покорной. Не откажусь от своего мнения только потому, что он его не разделяет. У меня есть чувство собственного достоинства, и несмотря на то, что очень люблю мужа, никогда не стану платить за его нежность ту цену, которую он просит».
Я сказала:
— Если ты думаешь, что я буду относиться к тебе как к господину, который всегда прав только потому, что он мужчина, а я женщина, то глубоко заблуждаешься.
— Я и не прошу тебя быть такой скучной дурой!
— А мне кажется, именно этого ты и добиваешься.
— Это доказывает, что логика не на твоей стороне, Ты знаешь, мне интересно твое мнение, но я не допущу, чтобы ты диктовала его в особенно важных для меня случаях. И хватит об этом. Пошли спать.
Но я твердо стояла на своем. Я знала, что не могу прервать разговор просто так, иначе обычное несогласие вырастет в высокую стену непонимания.
— Давай обсудим…
— Я уже сказал, что обсуждать нечего. — Он схватил меня за руку. — Ты так хороша сегодня. Это платье тебе очень идет.
Линкс начал его расстегивать, но я вырвалась.
— Нет, — сказала я. — Я не допущу, чтобы со мной так обращались.
И убежала в гардеробную, успев запереть за собой дверь. У меня в глазах стояли слезы. По крайней мере, он их не увидел. Наверняка он презирает женщин, которые плачут.
«Вот и все, — вздохнула я. — Медовый месяц закончился».
Я села на маленькую кровать и подумала о Стирлинге. Действительно ли он любил меня? Да, конечно. Вспомнила, как мы лежали в пещере. Но его отец пригрозил: «Отойди прочь. Я хочу ее». И Стирлинг отошел в сторону. И теперь Линкс говорит мне: «Ты сделаешь то, что я скажу. Ты будешь участвовать в моем грандиозном плане мести». И хотя разум подсказывал: «Это не правильно, ничего хорошего из этого не выйдет», сердце кричало: «Какое это имеет значение? Он будет рядом и будет любить тебя. Но если ты станешь возражать ему…»
И тут я увидела Джессику — с коробкой из сандалового дерева в руках. «Есть еще много места…»
О, да, медовый месяц закончился.
Я провела бессонную ночь, лежа на неудобной кровати и надеясь на то, что он постучит в дверь и будет умолять меня выйти. Но он не сделал этого. Я сама отперла ее на следующее утро.
Линкс сидел в кресле и читал газету, когда я вошла — в нижней юбке, держа в руках свое атласное платье.
— О, — сказал Линкс, — принципиальная женщина! — Похоже, он больше не сердился, став шутливым и нежным, как прежде.
— Надеюсь, мадам, — продолжал он, — вы хорошо спали.
— О, нет, — ответила я в том же духе.
— Угрызения совести?
— Слишком жесткий матрас.
— А вы предпочитаете пуховую перину?
— Иногда. Он рассмеялся:
— Мой бедный ребенок! Какой же я негодяй, что заставил тебя страдать, но ты была полна решимости защищать свои права — так что же я мог поделать?
— Ничего. Ты знал, что я не изменю решения ни при каких условиях.
— Сейчас ты примешь ванну и оденешься. Пока ты будешь это делать, я закажу нам завтрак. Ты согласна или хочешь выдвинуть свои предложения?
— Я совершенно с этим согласна.
Я была на седьмом небе. Значит, это еще не конец. Какая же я глупая! Не к чему быть такой воинственной. Я должна убеждать его мягко, исподволь.
Мы сели за привезенный столик с завтраком. Я налила кофе, пока он раскладывал ветчину и почки в пряном соусе из горячих кастрюль. В этом было что-то по-домашнему уютное, отчего я вновь почувствовала себя счастливой.
— Теперь, — сказал он, — мы все обсудим как цивилизованные люди. У нас разные точки зрения. «Око за око», — сказал я. Ты говоришь: «Подставь другую щеку». Я должен бороться за Уайтледиз, и у меня появился противник в собственной семье. Мне это даже нравится.