– Да кто его станет читать, кроме самого месье Ферра?
– Оно будет вывешено на факультете, если он того пожелает. И все студенты его увидят и прочтут, а также всякие важные и влиятельные люди. Он также может переслать его в "Канар эншен" [50] для публикации.
– И что вы хотите в нем написать?
– Я хотел бы представить его как человека бескорыстного, выразить ему признательность за его вклад в науку – на благо французского народа, на благо прогресса медицины, что поможет грядущим поколениям, детям.
– К черту детей. Про детей не надо.
Ганнибал быстро написал в блокноте несколько теплых благодарственных слов.
– Как вы полагаете, это выглядит достаточно почтительно? – Он поднял блокнот повыше, чтобы Луи Ферра пришлось читать, глядя снизу вверх, – он хотел прикинуть длину его шеи.
"Не слишком длинная шея. Если "месье Париж" не сумеет как следует ухватить его за его волосы, там почти ничего не останется ниже подъязычной кости, разве что для фронтального разъятия шейного отдела".
– Не следует забывать и о патриотизме, – заметил Ферра. – Когда Le Grand Charles [51] вещал по радио из Лондона, кто отозвался на его призывы? Ферра, он пошел на баррикады! Vive la France! [52]
Ганнибал наблюдал, как приступ патриотизма раздул артерию на лбу предателя Ферра и заставил напрячься и рельефно выступить яремную вену и сонную артерию у него на шее – голова, в высшей степени подходящая для инъекций.
– Да-да, vive la France! – сказал Ганнибал и удвоил усилия: – Наше письмо должно особо подчеркнуть этот момент, что хотя его и называют вишистом, на самом деле он, стало быть, был героем Сопротивления, так?
– Конечно.
– Он спасал сбитых летчиков, надо полагать?
– Неоднократно.
– Осуществлял обычные акты саботажа?
– Очень часто, причем не заботясь о собственной безопасности.
– Пытался спасать евреев?
Четвертьсекундная заминка. Потом:
– Рискуя собственной головой.
– Подвергался пыткам, вероятно, и ему сломали пальцы – тоже на благо Франции?
– Но он все же мог ими пользоваться, чтобы гордо отдавать честь, когда Большой Шарль вернулся, – ответил Ферра.
Ганнибал кончил записывать.
– Я зафиксировал лишь самые основные моменты. Как вы полагаете, вы сможете ему это показать?
Ферра просмотрел записи на листе блокнота, касаясь каждого пункта указательным пальцем, кивая и приборматывая себе под нос:
– Можете также включить сюда некоторые показания его друзей по Сопротивлению, я могу их вам передать. Один момент, извините. – Ферра повернулся спиной к Ганнибалу и наклонился над своей одеждой. Потом обернулся назад с готовым решением. – Ответ моего клиента таков: "Merde! [53] Скажи этому юному кретину, что я сперва должен получить «микстуру» и промочить ею глотку, только потом подпишу это". Прошу прощения, но это его verbatim literatim [54] . – Ферра принял заговорщический вид и наклонился вплотную к решетке. – Тут из соседних камер ему сообщили, что он мог бы получить хорошую дозу опия – достаточную дозу, чтобы не почувствовать нож. «Чтобы уснуть без воплей» – вот так я бы сформулировал это в зале суда. Медицинский институт Сен-Пьер предлагает настойку опия в обмен на... разрешение. А вы можете дать опий?
– Я скоро вернусь к вам с ответом для него.
– Я не стану долго ждать, – сообщил Ферра. – Парни из Сен-Пьер скоро заявятся. – Он повысил голос и ухватился за перед нижней рубашки, как мог бы ухватиться за жилет, выступая с трибуны: – Я уполномочен также вести переговоры с парнями из Сен-Пьер от его имени. – Потом еще ближе к прутьям решетки и уже спокойным тоном: – Еще три дня, и бедняга Ферра будет мертв, а я буду горевать и лишусь клиента. Вот вы медик. Как вы думаете, это будет больно? Месье Ферра будет больно, когда...
– Совершенно не больно. Самое скверное время – это сейчас. До того. Что же касается самого момента, то нет. Ни на мгновение. – Ганнибал тронулся было прочь, когда Ферра окликнул его, и он вернулся обратно к решетке.
– Студенты не будут над ним смеяться? Над его интимными частями?
– Конечно, нет! Анатомируемое тело всегда закрыто простыней, за исключением непосредственно операционного поля.
– Даже если они... несколько необычные?
– Чем именно?
– Даже если они у него, ну... немного недоразвитые, эти части?
– Обычное явление, это никогда и ни при каких обстоятельствах не становится предметом насмешек, – ответил Ганнибал. "Вот вам и кандидат для анатомического музея, где доноров не удостаивают именных табличек".
Грохот молотка палача отразился на лице Луи Ферра подрагиванием уголка глаза. Он сел обратно на койку, положив ладонь на рукав своего сокамерника, то есть собственной одежды. Ганнибал видел, как он представляет себе, что сейчас делает палач, собирая свое устройство, как устанавливает вертикальные стойки, поднимает нож, лезвие которого закрыто куском разрезанного вдоль садового шланга, а внизу уже готов приемный резервуар.
Вздрогнув, Ганнибал увидел все это мысленным взором и вдруг понял, что именно являет собой этот приемный резервуар. "Это же детская ванночка!" Подобно падающему лезвию гильотины, мозг Ганнибала немедленно отсек эту мысль, и в последовавшем молчании ему показались ужасно знакомыми муки и страдания Луи, такими же знакомыми, как вены на его лице, как его собственные артерии.
– Я достану вам настойку опия, – сказал Ганнибал. Если не удастся достать настойку, можно будет по дороге купить ему шарик опиума.
– Давайте сюда бланк. Заберете его, когда принесете "микстуру".
Ганнибал бросил взгляд на Луи Ферра, читая его лицо столь же внимательно, как ранее изучал его шею, чувствуя исходящий от него запах страха, потом сказал:
– Луи, вашему клиенту стоит подумать вот о чем. Все войны, все страдания и боль, что имели место в течение веков до его рождения, – насколько все это его волнует?
– Совершенно не волнует.
– Тогда почему его должно волновать то, что случится после его жизни? Это будет тихий, спокойный сон. Разница лишь в том, что он не проснется.
Оригинальные гравюры, отпечатанные с деревянных форм и украшавшие огромный анатомический атлас Веза-лия, "De Fabrica", погибли в Мюнхене во время Второй мировой войны. Для профессора Дюма эти гравюры были священными реликвиями, и он от горя и негодования вдохновился идеей создать новый анатомический атлас. Это будет самый лучший из всех атласов, созданных за четыреста лет с момента выхода в свет труда "De Fabrica".