— Вы — Гаспар де Колиньи? — спросил Тосинджи.
— Да. Вижу, вы пришли убить меня. Делайте что хотите. Моя жизнь почти закончилась, вы мало что можете изменить.
Никлас Мусс поднял свою шпагу, пытаясь защитить адмирала, но Тосинджи парировал удар, а Петруччи вонзил кинжал в грудь старика. Другие поспешили завершить дело, начатое Тосинджи, и Мусс со стоном упал возле кровати.
— Да сгинут все еретики! — закричали люди.
Это было сигналом; католики набросились на бесчувственное тело адмирала. Бесме пронзил его шпагой, другие воткнули в него кинжалы, желая окропить лезвия благороднейшей кровью, которую они обещали себе пролить этой ночью.
Колиньи лежал перед ними; они молча смотрели на него; каждый желал скрыть от соратников чувство стыда.
Бесме подошел к окну и открыл его.
— Дело сделано? — крикнул Генрих де Гиз.
— Да, мой герцог, — ответил Бесме.
Шевалье Ангулемский, внебрачный отпрыск Генриха Второго и сводный брат короля, стоявший внизу с Гизом, закричал:
— Тогда выброси его из окна, чтобы мы убедились в том, что ты говоришь правду.
Убийцы подняли тело адмирала.
— Он еще жив, — сказал Петруччи.
— Он проживет недолго, соприкоснувшись с землей внизу, — отозвался Тосинджи. — О, мой добрый друг, мой благородный адмирал, если бы вы не наклонились, чтобы поднять бумагу, когда я стрелял в вас, то вы могли избавить себя от мучений… И нас тоже! Поднимите его, мои друзья. Как он тяжел! Бросайте!
Адмирал предпринял слабую попытку уцепиться за окно; один человек уколол его кинжалом в руку, и… через мгновение Гаспар де Колиньи уже лежал внизу, во дворе.
Шевалье Ангулемский слез с коня и сказал Гизу:
— Тяжело видеть, что это он. Его белые волосы сегодня стали красными. Он словно надел парик, следуя моде, введенной мадам Марго.
Генрих де Гиз опустился на землю, чтобы осмотреть тело.
— Это он, — сказал герцог и поставил ногу на грудь адмирала. — Наконец, господин де Гиз, убийца моего отца, вы мертвы. Вы прожили долго после того, как заплатили в Орлеане за убийство Франциска де Гиза.
Шевалье пнул тело и приказал одному из его людей отрезать голову адмирала.
Окровавленную голову подняли вверх за волосы под восторженные крики.
— Прощай, Колиньи! — заорали католики.
— Прощай, убийца Франциска де Гиза! — произнес герцог, и этот крик был подхвачен другими.
— Вы можете отнести голову в Лувр, — сказал шевалье. — Это подарок королеве-матери, о котором она давно мечтала.
— Что делать с телом, мой господин? — спросил Тосинджи.
— Отдайте его парижанам, пусть они поступят с ним как хотят.
В этот момент прискакал гонец.
— Послание от королевы-матери, мой герцог. «Остановитесь, — сказала она. — Не убивайте адмирала».
— Скачи во весь опор обратно, — распорядился герцог. — Передай королеве-матери, что ты опоздал. Пойдемте, мои друзья. Смерть еретикам! Смерть гугенотам! Король приказывает нам убивать… убивать… убивать…
Телиньи посмотрел на город с высоты крыши. Везде горели огни, факелы освещали ужасную картину. Звучали крики умирающих мужчин и женщин — хриплые, молящие, гневные, растерянные.
Куда бежать? Как попасть в безопасное место, к Луизе? Он знал, что адмиралу не спастись; он должен добраться до его близких и утешить их, оплакать вместе с ними кончину Колиньи.
Он ощутил запах крови. Что происходит, этой безумной, невообразимой ночью? Что делают люди на улицах? Какова судьба его друзей?
Он слишком молод, чтобы умереть. Он еще мало пожил. Адмирал познал приключения, любовь, служение делу; вкусил радость семейной жизни; но Телиньи мало что успел испытать. Он вспомнил прекрасное лицо Луизы, их прогулки по тенистым аллеям сада. Как сильно он мечтал о покое Шатильона, как страстно желал убежать из парижского кошмара!
Он подождет здесь на крыше, пока все не успокоится. Потом выберется из Парижа через какие-то городские ворота. Возможно, он изменит облик — если убивают друзей адмирала, его, Телиньи, тоже не захотят оставить в живых. Он должен жить, должен попасть в Шатильон… к Луизе.
Над его головой просвистела пуля. Он услышал донесшийся снизу крик. Его заметили. На Телиньи упал отсвет факелов.
— Вот он… на крыше…
Руку пронзила острая боль. Он растерянно посмотрел по сторонам.
— Я должен бежать, — пробормотал Телиньи. — Должен добраться до Шатильона… до Луизы.
Факел осветил край крыши. Телиньи увидел, откуда он пришел. За ним тянулись кровавые следы ног. Он услышал новые злобные крики и звуки выстрелов.
Телиньи пополз вперед. Он испытывал слабость и головокружение.
— Ради Луизы… — выдохнул он. — Ради Шатильона и Луизы…
Он скатился с крыши с ее именем на устах.
Толпа, узнав дрожащее тело, набросилась на него; люди сообщали друг другу о смерти Телиньи. Они разорвали его одежду и забрали ее куски на память об этой ночи.
Взволнованная Марго отправилась в свою спальню. Ее муж уже находился там. Он лежал в постели в окружении придворных.
Марго удалилась в гардеробную, позвала своих фрейлин раздеть ее, после чего присоединилась к Наваррцу.
Казалось, ему тоже было не до сна.
Она не могла забыть слова сестры и злость, которую они пробудили в их матери. Марго была уверена, но ей что-то угрожает. Она хотела, чтобы приближенные Наваррца удалились; тогда она сможет поделиться с мужем происшедшим. Но люди, похоже, не собирались уходить, и Наваррец, кажется, не хотел этого.
Они возбужденно обсуждали покушение на адмирала и его возможные последствия.
— Утром, — сказал Наваррец, — я отправлюсь к королю и потребую суда. Я попрошу Конде сопровождать меня и попытаюсь, добиться ареста Генриха де Гиза.
Марго насмешливо улыбнулась. Ее мужу следует многое узнать. Здесь в Париже Генрих де Гиз обладал влиянием не меньшим, чем король.
Они продолжили разговор о Колиньи, об аудиенции Карла и справедливости, которую они попросят у короля Марго слушала мужа. Она устала, но не могла заснуть в присутствии людей, а Генрих не отпускал их. Ночь тянулась; наконец, заявив, что скоро наступит новый день, Генрих выразил желание поиграть в теннис до пробуждения короля.
— Затем, — сказал он, — я без промедления отправлюсь к нему и потребую аудиенции.
Генрих повернулся к приближенным.
— Давайте пойдем и приготовимся к игре. Я не засну, пока не добьюсь справедливости в отношении Колиньи.
Он поднялся с кровати.
— Я буду спать до полудня, — сказала Марго. — Я устала.