Я узнала о въезде Уильяма в Лондон, где его встретили толпы народа. Я могла представить себе их разочарование. Я вспомнила его предыдущий приезд в Лондон и как угрюмо он выглядел по сравнению с королем и его свитой. Уильям был неулыбчив. Он не походил на короля. Народ молчал. Никто не приветствовал мрачного голландца. Чем он вообще замечателен, кроме того, что он протестант и муж их новой королевы Марии? Где сама королева Мария? Это она должна была бы ехать по городским улицам, а не он.
Бентинк, в трауре по жене, но, как всегда, покорный раб Уильяма, пытался, как я слышала, уговорить Уильяма, чтобы тот был полюбезнее, на что принц ответил, что ему дали понять, что он всего лишь супруг королевы Марии и что он не намерен играть роль церемониймейстера при своей жене.
Эта скудная информация доходила до меня постепенно, и так же постепенно я начинала понимать, как влияли все эти события на отношение Уильяма ко мне. Уильям Герберт, герцог Повис, собрал министров на совещание у себя в спальне, будучи прикован к постели подагрой. Бентинк был приглашен представлять там своего господина и доложил впоследствии, о чем шла речь.
Бентинк высказал мнение, которое ему было поручено сообщить: наилучший выход заключался в том, чтобы принц стал королем, а я бы приняла титул не царствующей королевы, но супруги короля.
Герберта настолько разъярило это предложение, что, забыв о своей подагре, он вскочил с постели, схватил лежавшую поблизости шпагу и, размахивая ею, закричал, что, если принц Оранский так обходится со своей женой, он никогда более не обнажит шпагу в его защиту. После этой выходки он упал на постель в приступе острой боли.
Бентинк рассказывал, что, когда принц услышал об этом, он погрузился в глубокую печаль. Повернувшись к Бентинку, он сказал:
– Ты слышишь мнение народа? Мне надоели эти англичане. Я возвращаюсь в Голландию и оставляю корону тому, кому она достанется.
После этого Уильям не покидал Сент-Джеймского дворца. Министры посещали его непрерывно. Он выслушивал их, но редко говорил что-либо сам.
Неудивительно, что они недоумевали: что это за человек, которого они призвали в Англию?
Когда он решил, что время подошло и общее беспокойство достигло наивысшей точки, он пригласил к себе маркиза Галифакса и графов Шрусбери и Дэнби, которых он считал своими друзьями, и объяснил им причины своих сомнений:
– Англичане хотят возвести на престол королеву Марию и хотят, чтобы я правил с ее соизволения. Я хочу, чтобы вы поняли, что ни один муж не уважает свою жену так, как я, но я не таков, чтобы быть у нее под каблуком.
Трое присутствующих смотрели на него в испуге. Затем Дэнби сказал, что он понимает его точку зрения, но ввиду того, что королева Мария – законная наследница, они не видят другого выхода.
Тогда Уильям сказал им, что доктор Бернет обсудил этот вопрос со мной и готов сообщить им мое мнение по этому поводу.
В результате послали за доктором Бернетом, и он передал содержание нашего разговора, когда я категорически заявила, что, как жена, должна повиноваться мужу и готова уступить первое место Уильяму.
Лорд Дэнби ответил, что я должна подтвердить это и никаких шагов не будет предпринято, пока мое подтверждение не будет известно парламенту.
Я получила письмо от лорда Дэнби с отчетом об этом разговоре и просьбой сообщить ему мое решение возможно скорее.
Я немедленно ответила, что, как жена принца, я была всегда намерена подчиняться ему и не буду признательна тем, кто попытается посеять раздор между мной и моим мужем.
Это их удовлетворило.
Собрались обе палаты, и было решено, что принцу Оранскому следует предложить три короны: Англии, Ирландии и Франции. Шотландия, естественно, являлась самостоятельным королевством, а титул французского короля был пережитком прошлого. Однако Уильям теперь обладал тремя коронами. Мне был предложен сан монархини, разделяющей власть со своим мужем, и королевские указы должны быть подписаны нами обоими, но исполнительная власть принадлежала Уильяму. Наследниками престола будут наши дети, а если у нас их не будет, наследницей становится принцесса Анна и ее дети.
Уильям достиг того, чего он всегда желал.
Пока все это совершалось, прошло Рождество, и приближался конец января. От Уильяма пришло письмо. Я должна покинуть Голландию и прибыть в Англию. Мы будем коронованы, и начнется царствование Вильгельма и Марии.
Когда мы отбыли из Бриля, дул попутный ветер, и наше путешествие было недолгим. Я была очень взволнована и думала об отце, но я внушала себе, что я должна быть всецело на стороне моего мужа и что, если бы не безрассудство отца, ему не пришлось бы отправиться в изгнание со своей печальной королевой.
Я должна улыбаться, быть веселой, изображать притворную радость. Уильям был в безопасности, его миссия исполнена, его мечта сбылась. Три короны принадлежали ему, и мне предстояло разделить их с ним.
Приближаясь к своему родному острову, я вспоминала испуганного и плачущего ребенка, покинувшего его некогда в таком отчаянии. Я была еще молода – мне не было двадцати семи лет. Я пережила первые годы супружества и научилась примиряться с тем, чего не могла изменить. Это, как мне кажется, один из самых важных уроков, преподанных мне жизнью.
Я была королевой Англии, но я бы желала, чтобы эти почести достались мне иным путем.
Среди окружавших меня дам была Элизабет Вилльерс. Мне всегда было неловко в ее обществе, а теперь оно внушало мне мрачные предчувствия. Я ревновала к ней. Она была для меня загадкой, как и сам Уильям. Они были странные люди. Может быть, поэтому их влекло друг к другу. Я верила, что в ней было что-то колдовское. Не обладая красотой, как она могла обольстить его? Уже многие годы он был ее любовником. В чем было ее странное очарование?
Элизабет была, несомненно, умна. Она разбиралась в государственных делах; она шпионила для него, добывала для него информацию… Уильям был способен на преданность, как это было в случае с Бентинком. Но Бентинк спас ему жизнь! Почему же он был предан Элизабет, этого я понять не могла.
Мои усилия избавиться от нее потерпели поражение: тогда она меня перехитрила, как того и следовало ожидать. А теперь она была здесь, со мной, на пути в Англию, потому что Уильям никогда бы не оставил ее.
В Грейвзенде нас ожидали высшие придворные чины. Я оделась особенно тщательно на этот случай, зная, что все глаза будут устремлены на меня. Я должна была показать им, что я во всем поддерживаю моего мужа и уверена, что он станет править ими мудро и с твердостью. Я не должна была выглядеть печальной, чтобы не подумали, что, исполняя свой долг, я принесла отца в жертву мужу. На мне была оранжевая бархатная юбка, и стоящий рядом паж держал такого же цвета накидку. Шитый жемчугом лиф был низко вырезан, в волосах у меня были жемчуга и оранжевые ленты.