– Но ведь я не ради этого выхожу за него!
– Ты – нет... но есть люди, которые обязаны проследить, чтобы были соблюдены твои права. Мы должны быть практичными. Впрочем, это дело касается твоей опекунши, а не тебя.
Как только мы с Филиппом оказались наедине, я заговорила с ним об этом.
– Твоя бабушка – проницательная деловая женщина. Она знает, что делает. Она хочет тебе добра... а поскольку я хочу того же, то наши желания совпадают.
– В этих разговорах об условиях есть что-то торгашеское.
– Это только кажется, в действительности это необходимо. Не думай об этом. Я выполню все условия твоей бабушки. Я думаю провести наш медовый месяц в Италии. Тогда во Флоренции я часто думал о тебе. Я мечтал показать тебе всю эту красоту. И теперь собираюсь это сделать. Так что соглашайся, и пусть это будет Флоренция.
– Ты такой милый, Филипп.
– Я собираюсь быть таким всегда... и надеюсь, что ты тоже будешь добра ко мне. Из нас получится отличная пара.
– Надеюсь, что не разочарую тебя.
– Чепуха! Как будто ты можешь меня разочаровать! Так, значит – Флоренция, родина величайших художников. Ты чувствуешь это, когда бродишь по улицам. Мы сходим в оперу. Нужно будет сшить тебе красивое платье из «Салонного шелка». Попросим об этом твою бабушку. Специальное платье, для оперы.
Я засмеялась:
– В таком случае ты должен приготовить себе для оперы черный плащ и шляпу... такую... с загнутыми полями, которые так чудесно смотрятся на красивых мужчинах.
– А потом мы пойдем по улицам к нашему albergo. Мы снимем для себя номер с балконом, выходящим на площадь, и, сидя на этом балконе, будем думать о великих флорентийцах, которые работали в этом необыкновенном городе и дарили миру свое великое искусство.
– Это будет замечательно, – сказала я.
Полетели недели. Я была счастлива. Теперь я знала, что бабушка не ошиблась. Это было самое лучшее, что могло случиться со мной. Филипп много времени проводил в Лондоне. Он спешил подготовить дела, так как собирался взять трехнедельный отпуск на время медового месяца. Отлучиться на больший срок он не мог.
Потом мы должны были ненадолго приехать в Шелковый дом, а оттуда – в Лондон. Теперь в лондонском доме жили Чарльз с Филиппом. Филипп подумывал о том, чтобы позже обзавестись собственным домом. Я была с ним согласна. Сама мысль о том, чтобы жить бок о бок с Чарльзом, была мне неприятна. Я по-прежнему не доверяла ему. И никогда бы уже не смогла доверять, хотя Чарльз, казалось, желал забыть инцидент с мавзолеем, я же не могла этого сделать.
Бабушка с энтузиазмом занялась моим гардеробом. Во-первых, она сшила мне свадебное платье из белого атласа и хонитонского кружева. Это платье было слишком великолепным для той скромной свадьбы, которую мы запланировали. Но бабушка настаивала, чтобы я была в нем. Потом нужно было приготовить мое приданое. Слушая наши разговоры об Италии и планирующихся походах в оперу, она сшила мне голубое платье из «Салонного шелка», а к нему черную бархатную накидку. Когда Филипп вернулся из Лондона, я встретила его в выходном голубом платье. Он, в свою очередь, развернул принесенный сверток и облачился в черный плащ и «оперную» шляпу.
Мы рассмеялись. Потом, взявшись за руки, несколько раз торжественно обошли бабушкину мастерскую, исполняя отрывки из «Травиаты». Касси в восторге хлопала в ладоши, а бабушка молча смотрела на нас, такая счастливая, какой я никогда ее раньше не видела. Я догадывалась, что она думает о том, что моя история так счастливо отличается от истории моей матери.
Мы собирались устроить скромную свадьбу. В этом наши с Филиппом желания совпадали. Совсем немного гостей, и сразу же после церемонии мы отправимся в свадебное путешествие.
Леди Сэланжер, казалось, смирилась, хотя все еще была немного обижена. «Три недели, – говорила она, – это так долго. Мы должны закончить «Женщину в белом» до твоего отъезда».
– Вам будет читать мисс Логан, – напомнила я ей.
– Она быстро охрипнет... и читает она как-то невыразительно.
– Касси...
– Нет, Касси читает еще хуже. У нее вообще нет никакого выражения, так что даже непонятно, кто говорит – героиня или крестьянин. О, дорогая, не знаю, зачем только людям нужны эти свадебные путешествия. Иногда это так неудобно.
– Я польщена тем, что вы будете скучать без меня, – улыбнулась я.
– С тех пор, как нас покинул сэр Фрэнсис, обо мне совсем некому позаботиться...
– Мы все о вас заботимся, как и раньше, – запротестовала я. Теперь у меня был другой статус: я была не внучкой женщины, которая работала на них, а будущей невесткой. И я намеревалась воспользоваться этим новым преимуществом.
Так счастливо проходили недели, пока не наступил день моей свадьбы.
Стоял ясный апрельский день. Моим посаженным отцом был доктор, друг семьи, шафером Филиппа – Чарльз.
Когда мы с Филиппом стояли в церкви, в помещение через витражи проник луч света и осветил табличку, установленную здесь в память о том Сэланжере, который купил дом и назвал его Шелковым домом. Филипп взял мою руку, надел мне на палец кольцо, и мы поклялись любить друг друга, пока смерть нас не разлучит.
Под звуки свадебного марша Мендельсона мы прошли к выходу, среди гостей я заметила сияющее лицо бабушки.
Потом мы вернулись в Шелковый дом, где был устроен небольшой прием в нашу честь. Нас поздравляли и желали нам счастья; и в назначенный час пришло время готовиться к отъезду.
Бабушка помогла мне снять мое чудесное свадебное платье и переодеться в темно-голубой костюм из шерсти эльпаки, который она считала идеальным для путешествия.
– Ты такая красивая, – сказала она, сияя от счастья и гордости, – это счастливейший день в моей жизни.
Мы с Филиппом отбыли во Флоренцию.
Эти дни стали нашим сокровищем и памятью на всю жизнь. Я была счастлива. Теперь я уже нисколько не сомневалась в том, что бабушка была права, когда убеждала меня выйти замуж за Филиппа. Теперь, когда мы стали настоящими любовниками, я открыла для себя новые стороны своего счастья. Эта близость с другим человеком, эта новая интимность оказалась волнующей, приятной и радостной. Я никогда не испытывала настоящего одиночества. Со мной всегда была бабушка, она стояла в центре моей жизни. Но теперь у меня появился Филипп, и с ним нас связывали более тесные отношения. Филипп был таким милым со мной и так старался сделать меня счастливой. Несмотря на некоторую робость от такого непривычного внимания к своей особе, я испытывала глубочайшую радость оттого, что так сильно любима. Бабушка, вероятно, знала, что так будет, и поэтому страстно мечтала выдать меня за Филиппа.
Он обворожил меня не только тем, что был нежным и страстным любовником. У него оказался неисчерпаемый запас знаний обо всем на свете. Я всегда знала, что он кровно заинтересован в шелковом производстве, и знала, что если Филипп чем-то заинтересовался, то не успокоится, пока не изучит этот предмет до мельчайших подробностей. Для меня стала открытием его любовь к музыке. Я знала об этом и раньше, но не понимала, как много она для него значит; и только став его женой, я поняла и оценила его истинную страсть к музыке. Он любил искусство, хорошо знал художников-флорентийцев, имена некоторых из них – например Чимабуэ и Maттезаччо, – были мне неизвестны. Он интересовался прошлым и умел так живо рассказывать об истории Флоренции, что мне казалось, будто я видела все это своими глазами.