Чезаре редко чувствовал себя таким счастливым, как сейчас.
Его брат Джованни помогал ему доказать то, что он, Чезаре, старался заставить отца понять многие годы. Какая обида захлестнула его, когда во время торжественной церемонии Джованни вручили знамя, щедро расшитое золотом, и богато украшенный драгоценными камнями меч! Какая ярость поднялась в нем, когда он увидел глаза отца, сверкавшие гордостью за своего любимого сына!
— Глупец! — хотелось крикнуть Чезаре. — Разве ты не понимаешь, что покроешь позором армии и само имя Борджиа?
И предсказания Чезаре начали сбываться. Это доставляло ему величайшее удовольствие. Теперь отец наверняка поймет всю безрассудность возложения на Джованни воинских обязанностей и полнейшую неразумность отстранения смелого и решительного Чезаре от командования армиями, что совершил папа в своей слепой любви к Джованни.
Все складывалось в пользу Джованни. Богатство и могущество Александра давало ему большое преимущество. Великий капитан Вирджинио Орсини по-прежнему томился в тюрьме в Неаполе и не мог принять участия в защите своей семьи. Для любого, обладающего самыми скромными познаниями в области военного искусства, война окончилась бы скоро и победно, считал Чезаре.
Поначалу казалось, что все так и идет, поскольку без Вирджинио у Орсини не обнаружилось никакого желания воевать, и под напором войск Джованни они признавали свое поражение. Замки один за другим открывали ворота, и завоеватели входили в крепости, не пролив ни капли крови.
В Ватикане папа торжествовал; даже в присутствии Чезаре, зная, как болезненно воспринимает это старший сын, Александр не мог скрыть своей гордости.
Вот почему новый поворот событий так обрадовал Чезаре.
Клан Орсини было не так-то просто одолеть, как казалось молодому самонадеянному герцогу и его ослепленному любовью отцу. Орсини собрали все свои силы в фамильном замке в Браччано под предводительством сестры Вирджинио. Бартоломеа Орсини была отважной женщиной. Ее воспитали в соответствии с военными традициями, и она не собиралась сдаваться без борьбы. Ей помогал муж и другие члены семейства.
Джованни Борджиа не ожидал сопротивления. У него не было опыта ведения войны, и его методы осады Браччано казались опытным воинам обеих сторон наивными и глупыми. У него не было никакого желания воевать, Джованни-солдат гораздо больше любил драгоценности, украшавшие меч, и жезл — символ власти, а не сражения. Поэтому он слал послания защитникам замка, сначала убеждая, потом угрожая, внушая им, что любой их самый мудрый план обречен на неудачу. Погода не благоприятствовала осаждающим, пышные одежды герцога тем более не годились для пребывания в подобных условиях. Самый толковый капитан Джудобальдо Монтефельтро, герцог Урбинский, был тяжело ранен и вынужден покинуть поле брани, и выходило, что Джованни потерял своего лучшего советчика.
Шло время, а Джованни по-прежнему стоял у стен Браччано. Он устал от войны. Он слышал, что вся Италия смеялась над командующим папскими вооруженными силами, а кроме того, догадывался, как радует подобный поворот событий его брата.
Римляне перешептывались о блестящем герцоге: интересно, как поживает он теперь? По-прежнему ли так же роскошен его наряд? Дождь и ветер изрядно попортят бархат и парчу.
Александра не покидала тревога, он заявил, что готов в случае необходимости продать свою тиару, лишь бы довести войну до победного конца. Он не мог выносить общества своего сына Чезаре, потому что тот и не пытался скрывать своего ликования по поводу сложившейся ситуации. Ненависть братьев друг к другу, думал Александр, — просто отчаянная глупость. Неужели ни Чезаре, ни Джованни еще не поняли, что сила в единстве?
Чезаре находился рядом с отцом, когда пришло известие, что Джованни по-прежнему не захватил крепость и что Монтефельтро ранен.
Он видел, как к лицу отца прилила кровь. Хорошо, что Чезаре был около Александра, а то взволнованный папа покачнулся и упал бы, если бы сын не бросился и не подхватил его.
Глядя на отца, лицо которого покрылось багровыми пятнами, а глаза налились кровью, Чезаре вдруг почувствовал страх перед будущим, если не будет Александра, чтобы защитить семью. Потом он понял, скольким он обязан этому человеку — человеку, всем известному своей силой и энергией, который, должно быть, был настоящим гением.
— Отец, — воскликнул Чезаре. — О мой любимый отец!
Папа открыл глаза и заметил тревогу сына.
— Дорогой мой, — сказал он, — не бойся, я еще с тобой.
Снова его исключительное жизнелюбие взяло верх. Александр словно не признавал свойственных преклонному возрасту недугов.
— Отец, — проговорил Чезаре, голос выдавал его страдания, — ты не заболел? Ты не вправе болеть.
— Помоги мне добраться до кресла, — ответил Александр. — Сюда! Вот так лучше. Это просто минутная слабость. Я вдруг почувствовал, как кровь быстрее побежала по моим венам, мне показалось, что голова моя раскалывается на части. Сейчас уже проходит. Это из-за новостей. В будущем мне придется следить за собой. Незачем пугаться того, что пока еще не произошло.
— Ты должен больше заботиться о себе, отец, — предостерег его Чезаре.
— О сын мой, не смотри печально. И все-таки я чувствую себя счастливым, видя, как ты заботишься обо мне.
Александр прикрыл глаза и с улыбкой на лице откинулся на спинку кресла. Проницательный политик, намеренно закрывающий глаза на многое, когда дело касалось его собственной семьи, он позволил себе поверить, что Чезаре единственно из любви к нему так встревожился, а не потому, что понимал — он вместе со всеми близкими попадет в затруднительное положение, если с ними вдруг не станет папы, чтобы защитить их.
Чезаре стал умолять отца позволить пригласить врача; в конце концов Александр согласился несколько позже сделать это. Но способность папы восстанавливать свои физические силы была поразительной, и уже несколько часов спустя он размышлял, как помочь Джованни.
Увы, в конце концов даже Александру пришлось признать, что из Джованни не получилось воина, поскольку невозможно было отрицать неудачу герцога, когда к Орсини подоспела помощь из Франции, и они смогли атаковать противника.
Столкнувшись с упорным сопротивлением, Джованни показал себя никудышным командиром, и ситуация складывалась не в пользу папских сил; единственный человек, отличившийся во время кампании, герцог Урбинский, поправился после ранения, но попал в плен к Орсини. Что же касается Джованни, то его ранили, но совсем легко. Понимая, что его положение становится смешным, он заявил, что, будучи раненым, не в состоянии продолжать участие в боях и вынужден оставить свои армии, которым придется разрешить конфликт без него.
Теперь вся Италия потешалась над приключениями папского сынка. Вспоминали церемонию, на которой Джованни сделали главой папских вооруженных сил; вспоминали, как он гарцевал во главе своих армий, покидая Рим, словно завоеватель.