– Вы предпочитаете, чтобы я покинул вас и вы могли бы спокойно их прочитать?
Она помедлила и потом ответила:
– Нет. Я прочту их позже, после того, как ты уедешь. Давай еще поговорим. Как мои братья?
Педро немного поколебался с ответом и сказал:
– Все так же, как когда вы уехали.
Она печально кивнула – она поняла, что речь идет о Санче и об их соперничестве, еще одном поводе для взаимной ненависти.
– Ты собираешься возвращаться в Испанию? – перевела она разговор на другое.
– Надеюсь, мадонна.
– Ты тоскуешь по дому?
– Как все испанцы, которые вынуждены жить вдали от родины.
– Наверное, я чувствовала бы то же самое, если бы мне пришлось покинуть Италию.
– Вам бы понравилась моя страна, мадонна.
– Расскажи мне о ней!
– О чем же мне вам рассказать… О Толедо, который выстроен на граните, о Таго и о высоких горах? О Севилье, розы которой цветут и зимой, о прекрасных оливковых рощах, и вине, которое делают из местного винограда? Говорят, мадонна, что те, кого любит Бог, живут в Севилье. Как бы мне хотелось показать вам мавританские дворцы, узкие улочки, апельсиновые рощи, великолепные пальмы Севильи!
– Ты настоящий поэт!
– Нет, просто я испытываю вдохновение.
– Вдохновение своей прекрасной страной?
– Нет, вами, мадонна.
Лукреция улыбалась. Бессмысленно было делать вид, что компания этого юноши не доставляет ей никакого удовольствия, что ее не радует глоток воздуха из внешнего мира, – ей казалось, что она долго спала, ей действительно необходим был этот долгий, глубокий сон, но вот она расслышала радостные звуки окружающего мира, и ей захотелось проснуться.
– Как мне хотелось бы поглядеть на вашу страну!
– Его Святейшество намекал, что, когда герцог Гандиа будет возвращаться в Испанию, он сможет взять вас с собой.
В Испанию! Подальше от сплетен, от позорного развода! Как это было бы приятно!
– Да, мне это должно понравиться… На время.
– А это и не должно быть надолго. Ваш отец не перенесет длительной разлуки.
– Знаю.
– Он так о вас беспокоится! Все время спрашивает: «Не слишком ли жесткая у нее постель? А что она ест? А не слишком ли строги правила в монастыре?» Он думает о том, кто расчесывает и моет вам волосы. Он хотел бы прислать к вам компаньонку, кого-нибудь, кого бы вы выбрали сами. Молодую девушку, наперсницу и служанку одновременно. И просил меня осведомиться у вас по этому поводу.
Лукреция колебалась, а потом ответила:
– Прошу тебя передать отцу уверения в моем глубочайшем почтении. Скажи ему, что я люблю его так же, как он любит меня. Каждый вечер и каждое утро я молюсь о том, чтобы быть достойной его, и передай, что я счастлива здесь, но что меня обрадовал твой визит и я с удовольствием приму любую, кого он пришлет мне в качестве служанки и компаньонки.
– А теперь, мадонна, позвольте мне откланяться и оставить вас наедине с письмами.
– Ты очень добр.
И она вновь протянула руку, и вновь он ее поцеловал.
Губы его на долю секунды задержались, и это было ей приятно. Монахини были добры к ней, но Лукреция нуждалась в восхищении.
Ей было все еще хорошо в этом убежище, но ее порадовал и ветерок из внешнего мира.
Папа послал за девушкой, которую он выбрал в компаньонки Лукреции.
Она была очаровательна – хорошенькая, маленького роста, пухленькая, с блестящими черными глазками. Александру она сразу же понравилась. Правда, он больше любил рыженьких – как Ваноцца, самая верная и преданная из его любовниц.
Он протянул навстречу девушке руки и воскликнул:
– Пантизилия, детка, у меня есть к тебе поручение! Пантизилия выжидательно опустила хорошенькие глазки.
Она ужасно боялась, что святой отец захочет от нее избавиться, отошлет ее – ведь его любовные увлечения были недолговечны, вон даже Джулия Фарнезе недолго продержалась…
У Пантизилии были свои мечты, а у кого их нет? В мечтах она рисовала себя состоятельной дамой, такой, как Ваноцца Катанеи и Джулия Фарнезе.
Теперь-то она понимала, что ее роль – потешить Александра часок-другой, не больше.
– Ты дрожишь, дитя мое, – нежным голосом заметил Александр.
– Это от страха, Ваше Святейшество, что меня оторвут от вас.
Александр улыбнулся: он всегда был добр к женщинам. Перебирая черные как смоль кудри, он думал о других кудрях – ярко-рыжих.
– Ты ненадолго и недалеко уедешь от нас, моя дорогая, а когда ты узнаешь, какую миссию я решил тебе поручить, ты возрадуешься, ибо поймешь, что я могу возложить такую задачу лишь на того, кого я не только люблю, но кого уважаю и кому доверяю.
– Да, Ваше Святейшество?
– Ты отправишься в монастырь Сан-Систо прислуживать моей дочери Лукреции.
Пантизилия вздохнула с облегчением: госпожа Лукреция была доброй, все, кто ей служил, считали себя счастливчиками.
– Вот видишь, ты обрадована честью, которую я тебе оказал!
– Да, Ваше Святейшество!
– Будь готова уехать сегодня. Моей дочери одиноко, и я хочу, чтобы ты ее утешила, стала ее другом, – он нежно ущипнул мягкую щечку девушки. – Тебе придется постоянно напоминать ей, как тоскует по ней отец. Ты возьмешь с собой некоторые ее платья и драгоценности, там ты вымоешь ей волосы. Пожалуйста, убеди ее надеть красивое платье. Пантизилия, дорогая, поговаривают, что моя дочь хочет стать монахиней. Я знаю, что это всего лишь болтовня, но моя дочь так молода и впечатлительна! И твоя задача – напомнить ей о радостях, существующих за стенами монастыря. Девичья болтовня, сплетни, красивые платья! Моя Лукреция все это обожает. И пригляди, дорогая, чтобы она не утратила любви к таким вещам. Чем скорее она вернется оттуда, тем выше будет твоя награда.
– Святой отец, моя единственная цель – служить вам.
– Хорошая девочка! И красивая…
И Папа на прощанье заключил ее в достаточно страстные объятия.
Лукреция была готова полюбить Пантизилию – ей не хватало кого-то, с кем можно было бы посмеяться и посплетничать. Серафина и остальные монахини были слишком строгими, они считали смех чем-то греховным.
Пантизилия открыла сундуки и показала Лукреции привезенные ею платья.
– Это пойдет вам куда больше, чем черное, мадонна.
– Я не решусь надеть такие платья в этом святом, тихом месте, – пояснила Лукреция. – Здесь они будут выглядеть вызывающе.