Луи предвидел, что со временем дофин станет для него серьезной проблемой. Если он собирается так уж серьезно поддерживать иезуитов, а через них — церковь, в стране могут возникнуть трения. Дело в том, что церковь традиционно выступала против парламента — началось это еще в 1713 году, когда Папа Климент XI издал буллу Unigenitus, а в 1730 году государство подвергло ее резкому остракизму.
Но Луи предпочитал не задумываться о проблемах, которые могли возникнуть в будущем, — он жил сегодняшним днем.
И все же он не мог отогнать мысли о семье — нет, не о королеве. Теперь он редко о ней вспоминал — она давно ему надоела. Их брак вообще вызвал в свое время удивление всей Европы: нищая дочь польского короля-изгнанника и абсолютный правитель одной из величайших стран. Но в те первые годы он ее любил — ведь ему было всего пятнадцать лет, и она была его первой женщиной. Она родила ему десятерых детей, из них выжили семеро, так что оба они сполна выплатили свой долг стране и могли больше не беспокоиться друг о друге. Пусть она живет как хочет — скучно, уныло проводит время за любимыми занятиями, казавшимися ему инфантильными: игрой на клавесине и живописью. Она создала свой собственный двор из особ таких же унылых и благочестивых, как она сама.
А он пойдет своим путем, он будет стараться развеять тоску в компании людей веселых и блестящих, как маркиза де Помпадур.
Сравнивая любовницу с женой, он понимал, что без маркизы он жить бы не смог. Дорогая Жанна Антуанетта, его маленькая рыбка. Ах, рыбка! Жаль, что она столь холодна — впрочем, он также и понимал, что причиной этой холодности отнюдь не были ее чувства к нему.
Он мечтал о любовнице, которая, с одной стороны, разделяла его эротические желания, а с другой — была бы столь же очаровательной и остроумной, как мадам де Помпадур.
Но возможно ли это? Наверное, нет. Вот почему ему следует хранить верность своему дорогому дружочку, который удовлетворяет его во всех отношениях, кроме одного.
Да, наверное, такого, чтобы один человек соответствовал всем твоим требованиям, и не бывает. Вот, например, он любил Анну Генриетту, но ее бесконечное нытье по поводу принца Чарли ужасно его раздражало. И Виктория, вернувшись ко двору из Фонтевро, быстро его утомила — дурочка, да и только, что же касается Софи, так она еще глупее. Луиза Мари умненькая, но, бедное дитя, утомляет его взор своей горбатой спиной.
Сейчас его любимой дочерью была Аделаида — безумная Аделаида, она постоянно развлекала его своими крайностями.
Но что самое неприятное, так это враждебное отношение семьи к его любовнице.
Конечно, их негативное отношение к маркизе вполне естественно, но разве не могли бы они вести себя повежливее, подостойнее, так, как держится она?
Просто невероятно — эта женщина весьма скромного происхождения вела себя как настоящая дама, и если она и испытывала какие-то неприятные чувства к его детям, то успешно их скрывала.
Да, семейство вело себя просто постыдно: Аделаида вопила, эти дурочки, ее сестрицы, ей вторили, а дофин вообще был в этом отношении похож на школьника: король однажды своими глазами видел, как дофин показывал за спиной у маркизы язык!
В общем, семейство его не радовало, и он был даже рад, что мадам Луиза Елизавета, близняшка Анны Генриетты, но считавшаяся в семье старшей, покинула Версаль. Правда, он радовался ее редким визитам.
Мадам Инфанта, как все ее называли, выглядела куда достойнее своих сестер, и король лишний раз укорил себя за небрежение их образованием.
Аделаида, естественно, сразу же приревновала его к Луизе Елизавете и организовала враждебную ей парию. А Луиза Елизавета — в пику своим сестрам и брату — подружилась с мадам де Помпадур и тем более порадовала отца.
Но вскоре король понял, что мадам Инфантой двигали скорее собственные интересы, чем симпатии к отцу. Она жаждала трона, она негодовала из-за того, что дочь короля Франции вынуждена удовлетвориться ролью герцогини Пармы и Пьяченцы, каковое звание она получила благодаря мирному договору, заключенному в Экс-ла-Шапелье. Амбиции у нее были грандиозные: она хотела бы, чтобы Франция вновь развязала войну и завоевала как можно больше пространства, она хотела восседать на троне, она хотела получить в мужья своей маленькой дочке Иосифа, сына императрицы Марии Терезии.
Луи понимал, что при испанском дворе дочь его выросла в настоящего государственного деятеля, но ее требовательность, ее беспокойная, ненасытная натура раздражали его, и, несмотря на радость общения, король бывал рад, когда она наконец уезжала из Версаля.
А теперь королю было пора пить кофе в компании дочерей — этот ежедневный маленький ритуал немало его забавлял. К тому же приносил пользу: за болтовней король узнавал, как далеко зашли интриги дофина, в которых он всегда прикрывался сестрами.
Он отправился в кухню своих малых апартаментов и самолично сварил кофе. Затем поставил все необходимое на поднос и по потайной лестнице, по которой ходил только он, прошел в апартаменты Аделаиды. Глаза Аделаиды засияли от радости, она отпустила служанку и с чрезмерной почтительностью присела в реверансе — все жесты ее вообще отличались аффектацией. Луи она показалась еще более возбужденной, чем обычно.
— О, кофе! Возлюбленный сир, какой счастливый день!
— Возлюбленная дочь моя, — ответствовал король, — не стоит так волноваться. Прошу вас, встаньте, я прихожу к вам именно потому, что спасаюсь здесь от придворного этикета.
— Дорогой папа, — расхохоталась Аделаида, — я позвоню, позову Викторию, но прежде позвольте мне насладиться хотя бы несколькими минутами с вами наедине.
— Наедине... — задумчиво повторил король. — Да разве возможно нам оставаться наедине? Здесь, даже когда нам кажется, что мы пребываем в одиночестве, за нами все равно следят невидимые глаза и нас все равно слушают чьи-то уши.
Аделаида прижала палец к губам:
— Интриги, — прошептала она, — повсюду интриги.
— Моя дорогая, как же они вас занимают! Но позвольте угостить вас кофе.
— Милый папа, вы готовите лучший кофе в мире.
— Вы льстите мне, дочь моя.
— Но это невозможно! Ни одна похвала не может в достаточной степени оценить ваши достоинства.
— Ну, Аделаида, как погляжу, вы научились делать весьма цветистые комплименты. Так что там насчет интриг? О чем вы попросите меня сегодня?
— Ах, сир, о снисходительности к бедным иезуитам. Разве это не поистине святые души? Я знаю, что мадам де Помпадур терпеть их не может и жаждет лишить их всяческого влияния, да это и понятно, не так ли? Она их боится, боится, что они все-таки смогут заставить вас дать ей отставку.
— Но если б я слушал церковников, я бы не смог и наслаждаться теми милыми встречами со своими дочерьми, встречами, которые, как мне известно, они называют «оргиями».
Аделаида в ярости топнула ножкой: