Он был красивым ребенком, крупным для своего возраста, и единственное, что он унаследовал от меня, — огромные темные глаза; но в них было то выражение безмятежного спокойствия, которого у меня не бывало никогда. А почему бы, спрашивала я себя, ему и не быть безмятежно спокойным когда у него есть такая мать, как я, которая всегда будет бороться за него? Он был спокойным ребенком: лежал себе в кроватке, принимая преклонение всей семьи как нечто принадлежащее ему по праву. Он был просто счастлив, что его любят. Карлион любил всех, и все любили Карлиона, но я уверяла себя, что на его милом личике появляется выражение особого удовольствия, когда его беру на руки я.
Леди Сент-Ларнстон думала о том, чтобы нанять для него няню. Она перечислила нескольких подходящих девушек из деревни, но я их всех отвергла. У меня появилось чувство вины из-за моего нелепого страха, что с Джудит может случиться что-нибудь такое, что позволит Джастину жениться на Меллиоре. Я не хотела, чтобы это случилось. Я хотела, чтобы Джудит жила и оставалась бесплодной женой Джастина, потому что лишь тогда мой сын может стать сэром Карлионом и унаследовать аббатство. Передо мной вставала картина того кошмара, которым будет жизнь Меллиоры, но я отбрасывала прочь чувство вины. Разве вопрос не стоял о выборе между подругой и сыном, и какая же мать не предпочтет своего сына подруге, пусть даже и очень близкой?
В то же время мне хотелось помочь Меллиоре, и я придумала, как это сделать.
— Я не хочу, чтобы у него был деревенский выговор, — сказала я своей свекрови.
— Но у нас у всех были няни из деревенских девушек, — напомнила она мне.
— Я хочу для Карлиона все самое лучшее.
— Дорогая моя Керенса, мы все этого хотим.
— Я думала о Меллиоре Мартин.
Заметив удивление, возникающее на лице моей свекрови, я поспешила продолжить:
— Она настоящая леди. Она его любит, и, по-моему, у нее хорошо получится с детьми. Она сможет его учить, когда он станет постарше, сможет быть его воспитательницей.
Она прикидывала, какие неудобства возникнут от того, что она отпустит Меллиору. Ей будет ее не хватать, и тем не менее она видела здравый смысл в моих словах. Трудно будет найти ему такую няню, как кроткая дочь священника.
В тот день я открыла для себя, что властная стирая леди готова идти на жертвы ради внука.
Я прошла в комнату к Меллиоре; она была очень утомлена после изнурительного дня с леди Сент-Ларнстон. Она лежала на кровати, и мне подумалось, что она выглядит словно подснежник, которому уже давно не хватает влаги.
Бедная Меллиора, жизнь становилась слишком трудной для нее.
Я присела на краешек кровати и пристально рассматривала ее.
— Трудный день? — спросила я.
Она пожала плечами.
— Я сейчас вернусь, — сказала я ей, пошла в свою комнату и вернулась с одеколоном, которым пользовалась во время беременности и которым научилась у Джудит успокаивать головную боль.
Я потерла Меллиоре виски ваткой, смоченной в одеколоне.
— Какая роскошь, когда за тобой ухаживают! — пробормотала она.
— Бедная Меллиора! Моя свекровь просто тиран. Но в будущем твоя жизнь станет полегче.
Она широко раскрыла свои прелестные голубые глаза, в которых явственно проступала печаль.
— У тебя будет новая работа, новый наниматель.
Она вскочила, и в глазах у нее появился страх. Я подумала: «Не волнуйся. Никто тебя не разлучит с Джастином, не бойся». А черт, который сидел во мне, нашептывал: «Нет, пока ты здесь и пока у вас с Джастином безнадежная любовь, Джастин еще менее расположен выносить общество жены. А чем менее он к этому расположен, тем меньше вероятность, что появится ребенок, который оттеснит моего Карлиона на задний план».
Когда ко мне приходили такие мысли, мне всегда хотелось быть особенно доброй к Меллиоре, так что я быстро сказала:
— Твоим нанимателем буду я, Меллиора. Ты станешь воспитательницей Карлиона.
Мы бросились друг к другу в объятия, и несколько мгновений мы были словно две прежние молоденькие девушки из дома священника.
— Ты ему будешь как тетя, — сказала я. — Ни о чем другом не может быть и речи. Ведь мы же с тобой сестры?
Мы немного помолчали, и она сказала:
— Иногда жизнь просто внушает мне трепет, Керенса. Ты видишь, как в нашей жизни все взаимосвязано?
— Да, — ответила я. — Это уж точно.
— Сначала я помогла тебе… теперь ты мне.
— Нас связывают невидимые нити, Меллиора. Никто и никогда их не разорвет. Мы не смогли бы, даже если бы и попытались.
— Мы никогда не будем пытаться, — заверила она меня. — Керенса, когда я узнала, что у мамы будет ребенок, я молилась о сестре. Я горячо молилась, не просто на ночь, но и весь день, все время, пока бодрствовала! Вся моя жизнь была молитвой. Я создала сестру в воображении, и ее имя было Керенса. Она была такой, как ты… сильнее меня, всегда готовая мне помочь, хотя временами я помогала ей. Тебе не кажется, что Господь пожалел о том, что забрал у меня сестру и поэтому Он послал мне тебя?
— Да, — сказала я, — думаю, нам было предназначено быть вместе.
— Значит, ты веришь, как и я. Ты всегда говорила, что если ты чего-то хочешь, то молись об этом, живи для этого, и оно придет.
— Бабушка говорит, что придет, но существует столько непонятных нам сил. Может быть, твоя мечта исполнится, но тебе придется за это платить… Может быть, ты получишь сестру, но она окажется не такой, как ты надеялась…
Она рассмеялась, напомнив собой прежнюю Меллиору, не страдавшую от унижения, которому такая властная женщина, как моя свекровь, не могла не подвергать тех, кого считала в своей власти.
— Да полно тебе, Керенса, — сказала она, — я хорошо знаю о твоих недостатках.
Я рассмеялась вместе с ней и подумала: «Нет, Меллиорa, ты не знаешь. Ты удивилась бы, сумей ты заглянуть в мою черную душу. Черную? Может, и не совсем так. Но не сверкающую чистотой. С оттенком серого».
Я преисполнилась решимости облегчить жизнь Меллиоры.
Какие перемены принес Карлион в аббатство! Не осталось ни одного из нас, кого бы не затронуло его присутствие. Даже Джонни растерял отчасти свой цинизм и стал гордым родителем. Для меня, разумеется, мой ребенок был смыслом всей моей жизни. Меллиора впервые за долгое время почувствовала себя более свободной. Она была предана малышу, и временами я боялась, что он может полюбить ее так же сильно, как и меня. Леди Сент-Ларнстон заметно смягчалась при виде внука, а слуги его обожали — я знала, что когда он гуляет в саду, они все под каким-нибудь предлогом выходили к нему. По-моему, он был в доме единственным, кто не подвергался критике с их стороны.
Но все же один человек, а может быть двое, не так радовались его появлению. Он был вечным упреком для Джудит и, подозреваю, для Джастина тоже. Я видела, как Джастин с завистью смотрел на моего сына и могла прочесть его мысли; что касается Джудит, то она своих мыслей и не пыталась скрыть. Неукротимое волнение все время жило в ее груди, словно она вопрошала судьбу: «Ну почему я не могу иметь ребенка?»