– Клянусь всеми святыми! – пробормотал Бласко. – Ведь это же королева-мать!
Он смотрел, как она медленно удаляется по набережной. Теперь Бласко был уверен, что не ошибся. Он внимательно изучал королеву Екатерину каждый раз, когда видел ее, думая, как бы ему незаметно приблизиться к ней и передать сообщение от своего короля.
Почему же она бродит по улицам Парижа, словно простая женщина, идущая на рынок?
Это предоставляло возможность, которая может больше не повториться. Никто бы не обратил внимания, если бы Бласко прошел несколько шагов по улице рядом с женщиной в платке, а он бы выполнил поручение, ради которого прибыл во Францию.
Быстро обернувшись, Бласко увидел, что женщина направилась в одну из лавок.
Он быстро подошел к лавке, но задержался на пороге. Если королева-мать хотела сохранить инкогнито, она не поблагодарила бы его за то, что он узнал ее. К тому же как бы он мог передать ей сообщение в присутствии лавочника?
Бласко решил подождать, пока королева выйдет, и тогда приблизиться к ней и передать слова короля Филиппа.
Он остановился возле лавки. Минут через двадцать мимо него прошла старуха в таком же платке, как на Екатерине Медичи. Она возвращалась с рынка и уронила сверток. Бласко поднял его – старуха рассыпалась в благодарностях, благословляя его красивое лицо.
Бласко спросил, чем торгуют в этой лавке, и выразил удивление, что над дверью нет вывески. Женщина поморщилась.
– Здесь живет итальянец Рене, парфюмер и перчаточник королевы-матери. Говорят, что он изготовляет для своей хозяйки не только духи и перчатки.
– А что еще?
– Откуда мне знать, мсье? Я ведь не придворная. С тех пор как в нашей стране появились итальянцы, при дворе творятся странные вещи. Впрочем, все в Париже знают, как эта женщина стала королевой Франции. Король Генрих, [33] ее муж, не был старшим сыном короля Франциска. [34] Но старший сын умер, выпив из чаши, которую подал ему итальянец-виночерпий, а итальянка стала королевой.
– Вы храбрая женщина, мадам, – заметил Бласко, – если не боитесь говорить подобные вещи.
Старуха сплюнула через плечо.
– Их говорит весь Париж. Когда она появляется на улицах, слышатся только оскорбления. В Париже никогда не жаловали итальянцев, а хуже этой итальянки и придумать невозможно.
– Я иностранец и мало об этом знаю.
Женщина рассмеялась и двинулась дальше. Бласко продолжал наблюдать за лавкой. Ему пришло в голову, что королева-мать бродит по городу переодетой, опасаясь оскорблений. Неужели ее в самом деле осыпают бранью, когда она появляется на улицах? Тогда неудивительно, что она посещает своего парфюмера или перчаточника одетая как простолюдинка.
Внезапно его сердце дрогнуло, так как женщина вы шла из лавки и направилась в сторону Лувра.
Бласко двинулся следом, обогнал ее и повернулся к ней лицом. Он сделал это настолько внезапно, что застиг ее врасплох, и теперь не сомневался, что стоит перед королевой-матерью.
– Я понимаю, что ваше величество желает оставаться неузнанной, – быстро заговорил Бласко, – но воспользовался этой возможностью, так как она показалась мне ниспосланной небом. Я прибыл из Мадрида по поручению короля Филиппа и должен передать вам устное сообщение, которое никому не следует слышать, поэтому надеюсь, что ваше величество простит мне мою дерзость.
На плоском лице Екатерины появилась улыбка, которая могла означать все, что угодно: интерес, удовольствие, презрение.
– Пожалуйста, идите рядом со мной, пока не передадите мне ваше сообщение, – сказала она.
Бласко повиновался. Выслушав его, Екатерина промолвила:
– Благодарю вас. Я поняла. Можете передать вашему повелителю, что я оценила вашу изобретательность. А сейчас оставьте меня, нет, прошу вас, без всяких церемоний. Желаю вам доброго дня.
Она двинулась дальше. Бласко коснулся рукой лба – он был влажным.
Спустя несколько дней хозяин гостиницы принес в комнату Бласко хлеб и вино и поставил их на стол, дрожа от возбуждения.
– Ужасные новости, мсье! Королева Наваррская умирает!
– Этого не может быть! Еще вчера с ней было все в порядке.
– Тем не менее, это так. У особняка Конде, где она поселилась, стоит целая толпа гугенотов. В доме их тоже полным-полно. Я и не знал, что столько их понаехало в Париж.
– Что случилось с королевой?
– В том-то и дело, мсье, что никто этого не знает. Она подписала брачный договор, но прошлой ночью у нее начался жар, и парализовало конечности. Гугеноты очень скверно настроены.
– Они подозревают…
Хозяин кивнул:
– В таких случаях они всегда подозревают, мсье. А с тех пор, как во Франции появились итальянцы… – Он пожал плечами, словно продолжать не было нужды, но, тем не менее, не смог удержаться: – Некоторые утверждают, что с королевой Наваррской все было в порядке, покуда она не надела надушенные перчатки – подарок королевы Екатерины.
– Перчатки?
– Пару очень красивых перчаток, изготовленную Рене, парфюмером королевы-матери, который держит лавку на набережной.
От бессильного гнева Бласко лишился дара речи. Его использовали как марионетку – он выполнял приказы, не ведая о своей роли в страшной трагедии.
– Если королева умрет, могут начаться беспорядки, – предупредил хозяин гостиницы. – Я немедленно забаррикадирую нижний этаж. Каждый должен заботиться о себе.
Бласко смотрел на хозяина невидящим взглядом. Перед его глазами стояла женщина, вышедшая из лавки итальянского перчаточника. Но следующие слова собеседника сразу же выбросили у него из головы мысли о перчатках и обеих королевах.
– Этим утром для вас пришло известие из «Ананаса», мсье. Его передал какой-то испанец – он не говорил по-французски, и я не смог его понять, но сказал, что передам вам…
Бласко не стал дослушивать. Он бросился к двери, сбежал вниз по винтовой лестнице и понесся через дорогу к «Ананасу».
Его встретил Матиас со скорбной физиономией.
– А Бьянка? – первым делом спросил Бласко.
– Я не смог привезти ее, сеньор. Некого было привозить. Она сбежала.
– Что ты говоришь, Матиас? Сбежала? Куда? Ты узнал это?
– Никто этого не знает, сеньор. Я расспрашивал слуг, а не хозяев, как вы велели, где цыганка Бьянка, которая приехала в дом вместе со своей госпожой, когда та вышла замуж. Все отвечали, что она ушла, и никто не знает куда.
Бласко отвернулся. Он был не в силах смотреть на Матиаса. Все эти дни и ночи он сидел у окна, наблюдая за таверной в ожидании Бьянки, и вот чем все закончилось. Это было невыносимо.