— Это ты, такая, какая есть. И всегда, глядя на этот портрет, я буду чувствовать, что ты здесь.
— Да, пожалуй, портрет и должен быть таким.
Пришел Ларе Петерсон.
— Я сгораю от нетерпения! Где этот шедевр?
Он подошел и встал перед мольбертом, широко расставив ноги. Комната всегда казалась тесной, когда он приходил.
— Хорошая работа, — объявил он. — На этот раз у тебя получилось, Жерар.
— Ты думаешь, он будет иметь успех?
— Посмотрим. В нем есть глубина. И в то же время, это — портрет красивой девушки. Нет ничего, что бы нравилось публике больше, чем красивые девушки.
— Красивой — это уж слишком. Всего лишь привлекательной, — уточнила я.
— Дорогая моя мадемуазель Тримастон. Осмелюсь утверждать, художник лучше знает. Это — портрет красивой девушки. Ну-ка, подать сюда шампанского! Мы должны выпить за успех нашего гения. Простите, я мигом вернусь.
Он выскочил через балконную дверь на крышу.
— Ему понравилось, — сказал Жерар. — Я видел, ему понравилось. Он действительно считает, что портрет удался.
Ларе Петерсон вернулся с бутылкой шампанского.
— Бокалы! — потребовал он.
Я принесла их, он откупорил бутылку и разлил вино.
— Да, хорош, хорош, — повторял он. — Почти так же хорош, как мой. Жерар — за твой успех! Ноэль откроет для тебя двери к успеху так же, как Марианна для меня. Может быть, не совсем так же, но почти.
Он смеялся.
Я подумала, как упоминание Марианны подействует на Жерара. Но он просто продолжал пить шампанское, глаза его сияли.
Ларе убедил его, что портрет удался.
Анжель и Робер были полностью согласны с вынесенным приговором, и начались разговоры о выставке. У Жерара уже накопилось достаточно картин, которые он считал достойными внимания, и теперь темой обсуждения стала организация выставки.
Мы все еще оставались в Париже, и я часто бывала в студии. Я помогала Жерару решить, какие картины он будет выставлять. Часто заходил Ларе Петерсон, чтобы поделиться своими мыслями. Другие тоже бывали, но, поскольку Ларе был ближайшим соседом, он мелькал в студии постоянно.
Мадам Гарньер приосанилась от сознания собственной значимости, узнав, что ее портрет будет показан на выставке. Мы собрали пейзажи — в основном виды Парижа и несколько сельских. Однако портретов было больше, они были наиболее сильной стороной таланта Жерара.
Анжель и Робер не остались в стороне от волнений и хлопот по поводу предстоящей выставки. Однажды Анжель сказала мне, что Мари-Кристин постоянно спрашивает, когда же я вернусь.
— Мы, конечно, все приедем сюда к открытию выставки, — сказала Анжель, и я поняла, что скоро нам придется покинуть Париж. Но будут еще поездки, и я буду с нетерпением ждать их.
Выставка была назначена на сентябрь, и тут до меня дошло, что я уже полгода во Франции.
Вместе с Анжель я вернулась в Мезон Гриз, где была встречена упреками Мари-Кристин.
— Как долго тебя не было! — говорила она. — Неужели нужно столько времени, чтобы написать портрет? Я без тебя совсем запустила английский — без постоянной практики ничего не выходит. Могу спорить, твой французский тоже в ужасном состоянии.
— Нет, у меня было достаточно практики.
— А у меня в английском — не было. Как ты могла уехать так надолго? Это нечестно. Тебе понравилось позировать?
— Да, это интересно.
— Надеюсь, и мой портрет когда-нибудь напишут. Так всегда бывает, если у тебя в семье художник. Ты поедешь на открытие выставки?
— Да.
— Ты станешь знаменитой.
— Я? Что я такого сделала?
— Когда был написан мамин портрет, все только и делали, что говорили о ней. Все теперь знают, кто такая Марианна.
— Мной они вряд ли заинтересуются.
— Почему?
— Твоя мама была очень красивой.
Она окинула меня критическим взором и медленно проговорила:
— Да, она была красивой. Может быть, в этом все и дело.
Казалось, она несколько успокоилась. Я не стану знаменитой и это означает, что, может быть, я угомонюсь, вернусь в Мезон Гриз и буду продолжать учить ее английскому.
Я получила еще одно письмо от Лайзы.
«Дорогая Ноэль.
Премьера нового представления Долли «Спелая вишня» прошла блестяще. Все говорили, что Лотти в ней великолепна. Пьеса будто для нее написана — меньше, чем обычно, танцев и пения, а если ты помнишь, верхние ноты у нее всегда были слабым местом.
В некоторых сценах спектакля используется люк — через него вылезает герой в первом акте. Он притворяется рабочим, но на самом деле, конечно, переодетый миллионер.
Долли поставил меня дублершей, что я посчитала большой удачей для себя. Мне не терпелось дождаться случая показать им, на что я способна. Я ив самом деле ничуть не хуже Лотти.
И вот случай подвернулся. Это был мой шанс! И тут случилось несчастье. Крышка люка провалилась, и я упала в него. Там было довольно высоко, и я повредила спину. О танцах пока не может быть и речи. Мне придется отдохнуть. Я уже побывала у двух докторов, но они так и не смогли решить, что же со мной случилось. Долли рассвирепел. Такая досада. Я знаю, что «Вишня» могла бы стать моей удачей.
Думаю, несколько недель я еще буду отдыхать. Что ж, зато я смогу заняться письмами.
Я часто думаю о тебе, пытаюсь представить, как ты там живешь. Ты так давно уехала.
Я видела Робера, когда он приезжал в Лондон. Какой он все-таки милый! Он настаивает, чтобы я осталась в доме. И Кримпы тоже не хотят и слышать о моем отъезде. Он сказал, что Франция хорошо на тебя влияет, и он сделает все возможное, чтобы удержать тебя там. Еще он сказал, что его внучатая племянница очень привязалась к тебе! Забавно.
Кстати, я опять ездила в Леверсон. Там кипит работа вокруг этого храма Нептуна. Напиши мне, что у тебя нового.
С любовью, Лайза»
Время летело быстро. Было много дел, связанных с организацией выставки. Я снова поехала в Париж вместе с Анжель и часто бывала в студии. Мне нравилось готовить что-нибудь вкусное, и тогда мы обедали вместе. Часто к нам присоединялись друзья Жерара, в этом случае основной темой разговоров была живопись.
Ларе Петерсон писал в это время натурщицу по имени Клотильда. Мне пришло в голову, что, возможно, они влюблены друг в друга. Когда я спросила об этом Жерара, он засмеялся и сказал, что Ларе часто пускается в романтические приключения. Это является неотъемлемой частью его жизни.
Я чувствовала, что все больше и больше втягиваюсь в эту жизнь, и очень жалела, когда нам приходилось возвращаться в имение. Но, все равно, я не могла избавиться от тоски по Родерику. Я даже думала написать ему, но понимала, что это безумие. Ни один из нас не мог хоть как-то изменить ситуацию. Нам было лучше оставаться вдали друг от друга. И если бы мы снова встретились, это только усилило бы мою боль. Мне следовало вырвать его из своей жизни. Обычные родственные отношения брата и сестры были между нами невозможны. И если мы не можем быть вместе как любящие мужчина и женщина, мы вообще не должны видеться.