Тенардье не ошибся. Незнакомец сел, чтобы дать Козетте передохнуть. Кабатчик обогнул кустарник и внезапно предстал перед теми, кого он искал.
— Прошу прощения, сударь, — проговорил он, запыхавшись, — извольте получить ваши полторы тысячи франков.
С этими словами он протянул незнакомцу три банковых билета.
Тот взглянул на него.
— Что это значит?
— Это значит, сударь, что я беру Козетту обратно, — почтительно ответил Тенардье.
Козетта вздрогнула и прижалась к старику. А он, глядя пристально в глаза Тенардье, сказал, отчеканивая каждый слог.
— Вы бе-ре-те об-рат-но Козетту?
— Да, сударь, беру. Сейчас объясню, почему. Я передумал. В самом деле, я не имею права отдать ее вам. Видите ли, я человек честный. Это не мое дитя, оно принадлежит своей матери. А мать доверила его мне, поэтому я могу вернуть его только матери. Вы скажете «Мать умерла». Допустим. В таком случае я доверю ребенка только тому, кто представит мне записку с подписью матери, где будет сказано, что я должен отдать ребенка предъявителю этой записки. Ясно?
Вместо ответа человек порылся в кармане, и Тенардье снова увидел бумажник с банковыми билетами.
Трактирщик задрожал от радости.
«Прекрасно! — подумал он. — Держись, Тенардье! Он хочет меня подкупить»
Прежде чем открыть бумажник, путник огляделся. Место было пустынное. В лесу и в долине не видно было ни души. Путник открыл бумажник и, достав из него не пачку банковых билетов, как ожидал Тенардье, а клочок бумаги, развернул его и протянул трактирщику.
— Вы правы, — сказал он. — Прочтите.
Тенардье взял бумажку и прочел:
«Монрейль-Приморский, 25 марта 1823 года.
Господин Тенардье!
Отдайте Козетту подателю сего письма Все мелкие расходы будут вам оплачены Уважающая вас
Фантина».
— Вам знакома эта подпись? — спросил путник.
Подпись действительно принадлежала Фантине. Тенардье узнал ее.
Возражать было нечего. Тенардье был зол, и вдвойне на то, что приходится отказаться от денег и на то, что был побежден.
— Эту бумажку вы можете сохранить как оправдательный документ, — сказал незнакомец.
Тенардье пришлось отступать по всем правилам.
— Подпись довольно ловко подделана, — проворчал он сквозь зубы. — Ну да ладно!
Затем он сделал еще одну безнадежную попытку.
— Пусть так, сударь, — сказал он, — раз вы являетесь подателем записки. Но ведь надо оплатить мне «все мелкие расходы». А должок-то порядочный.
Человек встал и, счищая щелчками пыль с потертого рукава, ответил:
— Господин Тенардье! В январе мать считала, что должна вам сто двадцать франков, но в феврале вы послали ей счет на пятьсот; вы получили триста франков в конце февраля и триста франков в начале марта. С той поры прошло девять месяцев; по условию, вы за каждый месяц должны получать пятнадцать франков; это составляет всего сто тридцать пять франков. Вы получили лишних сто. Остается тридцать пять франков. А я только что дал вам тысячу пятьсот.
Тенардье испытал то же чувство, какое испытывает волк, схваченный стальными челюстями капкана.
«Черт, а не человек!» — подумал он и поступил так, как поступает волк: рванулся из капкана. Ведь однажды его уже выручила наглость.
— Господин-имени-которого-не-имею-чести-знать! — сказал он решительно, оставив всякую вежливость. — Я забираю Козетту, или вы дадите мне тысячу экю.
— Идем, Козетта, — спокойно сказал незнакомец.
Левую руку он протянул Козетте, а правой подобрал палку, лежавшую на земле.
Тенардье принял во внимание увесистость дубинки и уединенность местности.
Человек углубился с девочкой в лес; озадаченный кабатчик не тронулся с места.
Они уходили все дальше. Тенардье глядел на широкие, чуть согнутые плечи незнакомца и на его внушительные кулаки.
Потом он перевел взгляд на себя, на свои слабые, худые руки. «Выходит, я и вправду отпетый дурак, — подумал он, — пошел на охоту без ружья!»
И все же ему не хотелось сдаваться.
— Мне надо знать, куда он пойдет, — пробормотал он. Держась на известном расстоянии, он пошел за ними. У него оставались насмешка: клочок бумажки с подписью «Фантина» и утешение; полторы тысячи франков.
Человек уводил Козетту по направлению к Ливри и Бонди. Он шел медленно, понурив голову, задумчивый и грустный. Зимою лес стал совсем сквозным, и Тенардье не мог потерять их из виду, хоть и держался на довольно значительном расстоянии. Время от времени незнакомец оборачивался, чтобы удостовериться, не следит ли кто за ними. Внезапно он заметил Тенардье. Тогда он быстро углубился с Козеттой в кустарник, в котором легко было скрыться.
— Тьфу ты пропасть! — воскликнул Тенардье и ускорил шаг.
Густота кустарника принудила его близко подойти к ним. Войдя в самую чащу, незнакомец обернулся. Напрасно Тенардье укрывался за кустами, — ему так и не удалось остаться незамеченным. Незнакомец бросил на него беспокойный взгляд, покачал головой и продолжал идти. Трактирщик возобновил преследование. Так прошли они шагов двести-триста. Вдруг незнакомец снова оглянулся и снова увидел трактирщика. На этот раз его взгляд, обращенный на Тенардье, был так мрачен, что тот счел дальнейшее преследование бесполезным. И повернул домой.
Жан Вальжан не умер.
Упав в море, точнее, бросившись туда, он был, как известно, без кандалов. Он поплыл под водой до стоявшего на рейде корабля, к которому было принайтовано гребное судно. Ему удалось спрятаться на нем до вечера. Ночью он снова пустился вплавь и достиг берега неподалеку от мыса Брен. Денег у него было достаточно, и он раздобыл себе там одежду. Кабак в окрестностях Балагье был в ту пору гардеробной беглых каторжников, что увеличивало его прибыльность. Затем Жан Вальжан, подобно всем несчастным беглецам, старающимся обмануть бдительность закона и уйти от злой участи, уготованной им обществом, избрал сложный, беспокойный маршрут. Первый приют он нашел в Прадо близ Боссе. Затем направился к Гран-Вилару, около Бриансона, в Верхних Альпах. То было отчаянное бегство вслепую, путь крота, подземные ходы которого никому неведомы. Впоследствии можно было обнаружить некоторые следы его пребывания в Эне, находящемся в области Сиврие; в Пиренеях, в Аконе, расположенном в округе Гранжде-Думек; около деревушки Шавайль и в окрестностях Периге в Брюни (кантон Шапель-Гонаг). Наконец он добрался до Парижа. Мы только что видели его в Монфермейле.
Первой его заботой в Париже было купить траурную одежду для девочки лет семи-восьми и подыскать себе жилье. Затем он направился в Монфермейль.