Как ни сообразителен был Микеле, он не мог уяснить себе значение этого зрелища. Почему Сальвато, которого он пять минут тому назад видел с петлей на шее и со связанными руками, оказался свободен, да еще с ножом в руке? И почему он защищал палача, что мог явиться сюда лишь с одной целью: чтобы его повесить?
Сальвато бросился в объятия Микеле и в двух словах рассказал ему, в чем дело.
Получилось, будто Микеле отплатил за тот случай на площади Пинье, когда его хотели расстрелять, а Сальвато его спас; теперь Микеле спас Сальвато, которого собирались повесить.
— Ну и ну! — воскликнул Микеле, когда сам маэстро Донато поведал, как был приглашен на это торжество и для чего его позвали. — Пусть не говорят, кум, что тебя понапрасну потревожили. Но только, вместо того чтобы повесить честного человека и храброго офицера, ты повесишь презренного убийцу, гнусного бандита.
— Полковник Микеле, — отвечал маэстро Донато, — я не отказываю вам, как не отказал Беккайо, и должен сказать, что обслужу его с меньшими угрызениями совести, чем если бы мне пришлось повесить этого храброго офицера. Но я прежде всего человек порядочный, и, поскольку получил от Беккайо десять дукатов за то, чтобы повесить этого молодого человека, мне кажется, я не имею права оставить их у себя, раз я должен буду заняться им самим. Так будьте свидетелями, раз уж вы все собрались здесь, что я вернул соседу его денежки, до того, как предпринять что-либо против него.
И, вынув из кармана десять дукатов, он разложил в ряд на столе, где лежал Беккайо, монеты.
— А теперь, — обратился он к Сальвато, — я готов повиноваться распоряжениям вашей милости.
Взяв веревку и ожидая лишь знака, чтобы начать работу, палач приготовился набросить петлю на шею Беккайо, как прежде собирался надеть ее на Сальвато.
Сальвато спокойно оглядел всех — и друзей и недругов.
— Верно ли, — спросил он, — что я имею право отдавать здесь приказания и что эти приказания будут выполнены?
— В вашем присутствии, генерал, никому другому и в голову не придет командовать, — отвечал Микеле, — а раз вы командуете, кто же посмеет вас ослушаться?
— Хорошо, — сказал Сальвато. — В таком случае ты со своими людьми будешь сопровождать меня в Кастель Нуово; я получил весьма важное распоряжение, и его надо передать Скипани, так что мне необходимо как можно скорее прибыть туда целым и невредимым. Тем временем вы, маэстро Донато…
— Пощады! — пробормотал Беккайо. — Пощады! Я раскаиваюсь.
Но Сальвато, не слушая, продолжал:
— … Тем временем вы, маэстро Донато, велите перенести этого человека к нему домой и проследите, чтобы ему была оказана необходимая помощь как раненому. Может быть, это научит его понимать, что есть люди, которые сражаются и поражают врага в честном бою, а есть другие, которые убивают и вешают. Но так как их мерзкие действия противны святой воле Господней, то убивают они только наполовину, а вешать им не удается вовсе.
И, вытащив из кармана гербовую бумагу, он протянул ее палачу:
— Держите, маэстро Донато, вот вам банковский вексель на сто дукатов в возмещение тех двадцати, что вы теряете.
Маэстро Донато принял сто дукатов с меланхолическим видом, придававшим его физиономии не столько чувствительное, сколько комическое выражение.
— Вы обещали мне не деньги, а нечто другое, ваше превосходительство, если у вас будут свободны руки.
— Верно, — сказал Сальвато, — я обещал тебе свою руку, а поскольку честный человек всегда держит слово, — вот она.
Маэстро Донато с благодарностью схватил руку молодого офицера и пылко ее поцеловал.
Сальвато на миг задержал свою руку в ладони Донато, не выказывая ни малейшего отвращения. Потом он распорядился:
— Поторопись, Микеле, нельзя терять ни минуты; перезарядим ружья — и скорее в Кастель Нуово!
Через несколько мгновений Сальвато вместе с Микеле, а за ними свободолюбивые лаццарони, помогавшие выручать пленника, двинулись по улице Трибунали, через Порт'Альба и Меркателло вышли на улицу Толедо, по ней дошли до улицы Санта Анна деи Ломбарди, оттуда по улицам Монтеоливето и Медина достигли, наконец, ворот Кастель Нуово.
Сальвато узнали и впустили в крепость. Как выяснилось, весть о случившемся уже достигла слуха засевших в замке патриотов и комендант Масса только что распорядился отправить ему на помощь отряд в сто человек.
Сальвато подумал о Луизе: если ей рассказали, что его схватили, она, должно быть, в страшной тревоге; но долг был прежде всего, и он поручил Микеле отправиться к своей молочной сестре и успокоить ее, а сам остался в крепости, чтобы обсудить с членами Директории, каким образом передать Скипани приказ его командующего.
Сальвато поднялся прямо в зал заседаний. При виде его
крик радости вырвался из всех уст. Все знали, что он схвачен, знали, что в подобных случаях лаццарони скоры на расправу, и считали его уже или расстрелянным, или заколотым, или повешенным. Молодого человека спешили поздравить, но он оборвал эти приветствия:
— Граждане, нельзя медлить ни минуты. Вот два экземпляра приказа Бассетти; ознакомьтесь с ним и позаботьтесь, чтобы было исполнено все, что касается вас. Я же, если не возражаете, займусь поиском людей, которые отвезут приказ генералу Скипани.
Ясность мысли Сальвато и решительная манера, в которой он излагал суть дела, допускали либо согласие, либо отказ. При данных обстоятельствах оставалось лишь согласиться с ним. Члены Директории и не стали возражать: оставили себе копию приказа на случай, если он будет перехвачен противником, а оригинал вручили Сальвато.
Тот поспешно распрощался, быстро сбежал вниз по лестнице и, уверенный, что застанет Микеле у Луизы, вошел в комнату, где, как он знал, его ждали с самым пылким нетерпением.
И верно: Луиза встретила его на пороге. При виде возлюбленного она протяжно воскликнула «Сальвато!» и в следующий миг очутилась в объятиях того, кого так страстно ждала; глаза ее закрылись, она вся трепетала и в изнеможении могла только тихо повторять: «Сальвато! Сальвато!» Имя это, по-итальянски означающее «спасенный», звучало в ее устах с особенной нежностью, словно бы удвоившейся в соответствии с его двойным смыслом, так что в сердце молодого человека зазвенели самые сокровенные струны.
Подняв Луизу на руки, он внес ее в комнату, где, как он и предполагал, его ждал Микеле.
Когда Луиза немного пришла в себя, а сердце Сальвато начало успокаиваться, разум его сумел наконец снова ухватить внезапно прерванную цепь мыслей.
— Ты поблагодарила как следует нашего дорогого Микеле, Луиза? — спросил он. — Ведь это ему мы обязаны счастьем нашей встречи. Если бы не он, ты сейчас обнимала бы не живого человека, который любит тебя, живет твоей жизнью, трепещет под твоими поцелуями, а остывший труп, бесчувственный и недвижимый, не способный разделить драгоценное пламя, что, угаснув, не возжигается вновь!