Удивительная страна, удивительное общество: грабители с большой дороги защищают королевство, а после того как это королевство пало, появляется священник, собравшийся отвоевать его обратно!
На этот раз случилось так, что Фердинанд сумел сохранить тайну и сдержать обещание. Он дал кардиналу обещанные две тысячи дукатов, так что, вместе с имевшейся у того тысячей, составилась сумма в три тысячи, то есть в двенадцать тысяч пятьсот франков во французской монете.
В тот же день, когда были подписаны полномочия кардинала, то есть 27 января (грамота, неизвестно с какой целью, была помечена задним числом, на два дня ранее), он простился с королем и, под предлогом путешествия в Мессину, отправился то морем, то сушей, в зависимости от того, какие средства передвижения ему предоставлялись.
Он потратил на это путешествие четыре дня и прибыл в Мессину 31 января после полудня.
Там он сразу же начал поиски маркиза Такконе, который по приказу короля должен был передать ему два миллиона, привезенные из Неаполя; но, как и предвидел кардинал, маркиз нашелся, а миллионы исчезли бесследно.
На требование кардинала маркиз Франческо Такконе отвечал, что перед отъездом из Неаполя он по приказанию генерала Актона передал все имевшиеся у него на руках суммы князю Пиньятелли. Тогда, в силу своих полномочий, кардинал потребовал у него отчета о состоянии дел и в первую очередь королевской казны. Но припертый к стенке маркиз отвечал, что дать отчет невозможно, потому что ведомости и все бумаги казначейства остались в Неаполе. Кардинал предвидел, что так и случится, и предупреждал об этом короля. Тогда он обратился к генералу Данеро, думая получить оружие и военное снаряжение, еще более необходимые ему, чем деньги. Но Данеро — под предлогом, что давать оружие кардиналу не стоит, ибо оно непременно попадет в руки врага, — отказал ему, несмотря на приказ короля, составленный по всей форме.
Кардинал написал в Палермо и пожаловался королю. Данеро и Такконе также не преминули направить его величеству послание, где валили вину на других и всячески старались оправдаться.
Для очистки совести кардинал решил подождать в Мессине ответа Фердинанда. Ответ прибыл на шестой день; его привез маркиз Маласпина.
Король меланхолически сетовал, что ему служат только воры и предатели. Он призывал кардинала начать войну и попытать счастья, уповая лишь на свои способности, и в качестве единственного помощника посылал ему маркиза Маласпина, прося взять его в адъютанты.
Было ясно как день, что, по своей привычке никому не доверять, Фердинанд начал сомневаться в Руффо, как и в других, и послал к нему соглядатая.
По счастью, на сей раз соглядатай был плохо выбран: маркиз Маласпина был прежде всего человек, в котором сидел дух противоречия. Кардинал, получив письмо короля, улыбнулся и взглянул на посланца.
— Само собой разумеется, господин маркиз, что просьба короля — это приказ, — сказал он. — Хотя, согласитесь, довольно странно для военного человека, как вы, стать адъютантом священнослужителя. Впрочем, — продолжал он, — я уверен, что его величество дал вам какое-нибудь особое поручение, придающее подобающую важность вашей службе при мне.
— Да, ваше преосвященство, — отвечал Маласпина. — Король обещал мне милостиво возвратить свое расположение, если я в приватной переписке буду держать его в курсе всех ваших намерений и поступков. Кажется, он больше доверяет мне как шпиону, чем как стрелку.
— Значит, господин маркиз, вы имели несчастье впасть в немилость у его величества?
— Уже три недели, ваше преосвященство, как я не участвую в карточной игре короля.
— Но какое же преступление вы совершили, чтобы подвергнуться такому наказанию?
— Непростительное, ваше преосвященство.
— Сознайтесь же мне, — продолжал кардинал, смеясь. — Рим облек меня властью отпускать грехи.
— Я попал кабану в брюхо, вместо того чтобы попасть в лопатку.
— Маркиз, — сказал кардинал, — на подобные преступления моя власть не распространяется. Но так же как король вверил вас моему попечению, я могу вас препоручить великому исповеднику в Риме.
Потом, став серьезным, продолжал, протянув маркизу руку:
— Полно шутить. Я прошу вас, господин маркиз, служить не королю и не мне. Я спрашиваю: хотите ли вы, как искренний и верный неаполитанец, служить родине?
— Ваше преосвященство, — отвечал Маласпина, тронутый, несмотря но свой скептицизм, этой откровенностью и таким прямодушием, — я взял перед королем обязательство писать ему раз в неделю и сдержу свое слово, но, клянусь честью, ни одно письмо не уйдет отсюда, прежде чем вы его не прочтете.
— В этом не будет надобности, господин маркиз. Я постараюсь вести себя так, чтобы вы могли выполнить свою миссию с чистой совестью и ничего не таить от его величества.
И так как в это время кардиналу доложили, что из Калабрии прибыл советник дон Анджело ди Фьоре, он распорядился, чтобы того немедленно ввели.
Маласпина хотел откланяться, но кардинал удержал его.
— Простите, маркиз, — сказал он, — но вы уже вступали в свои обязанности. Будьте же добры остаться.
Вошел дон Анджело ди Фьоре.
Это был человек сорока пяти-сорока восьми лет, чьи резкие и грубые черты, зловещий и подозрительный взгляд составляли разительный контраст с его нежным именем.
Он прибыл, как было сказано, из Калабрии и явился сообщить, что Пальми, Баньяра, Сцилла и Реджо стоят на пути к народовластию. Он призывал кардинала как можно скорее высадиться в Калабрии, поскольку явиться туда после того, как там будут установлены демократические порядки, было бы настоящим безумием; советник утверждал, что уже и так потеряно слишком много времени и надо спешить, чтобы вернуть королю колеблющиеся сердца.
Кардинал взглянул на Маласпину.
— Что думаете вы по этому поводу, господин адъютант? — спросил он.
— Что нельзя терять ни минуты и нужно немедленно отправляться в путь.
— Таково и мое мнение, — сказал кардинал.
Но так как час был поздний, решили все же отложить переправу через пролив до утра.
На следующий день, 8 февраля 1799 года, в шесть утра кардинал сел на корабль и высадился через час на побережье Катоны, что напротив Мессины, в том самом месте, которое во времена, когда Калабрия составляла часть Великой Греции, носило название Columna Rhegina 26 .
Вся свита кардинала состояла из маркиза Маласпина, представителя короля, аббата Лоренцо Спарсси, его секретаря, дона Аннибале Капороиаи, его капеллана (двум последним было по шестидесяти лет) и дона Карло Куккаро из Казерты, его камердинера.
Кардинал привез с собой знамя, на котором с одной стороны был вышит королевский герб, а с другой — крест с девизом религиозных побед: «In hoc signo vinces!»