— Мой маленький Блик, узнаешь меня? — спросил он.
Слезы хлынули из глаз Блика, и, улыбнувшись в ответ, он произнес:
— Отец!
— Да, сынок, это я, муж твоей матери Беллы. А эти барсуки — наши предки: Вепрь Боец, твой дед, и старик Броктри, твой прадед. Послушай их, они пришли сообщить тебе нечто важное.
Вепрь Боец и старый Броктри, преградив вход мечом и топором, заговорили в один голос:
— Тебе, владыка, сюда нельзя!
Печаль тяжело легла на сердце Блика. Он так хотел воссоединиться со своими родными, хотел, чтобы они его взяли с собой! Но он был беспомощен и одинок!
— Отчего мне нельзя войти, ведь я так устал и хочу спать? И почему вы называете меня владыкой? — осведомился он.
И вновь замогильным голосом барсуки протрубили:
— Прежде чем войти сюда, тебе предстоит прожить долгие годы. Не сдавайся, вставай, тебя ждет гора! Ей нужен владыка барсук.
На лужайке под ласковым солнышком резвились дети кротов и ежей. Не подозревая, как близок был Блик к смерти, они выдумали новую игру — спасение от гадюк. Малыши визжали, орали и носились что было сил.
Порывшись в кармане фартука, Мила Лингл достала несколько кусочков яблочного пирога и отдала их детям со словами:
— Наш барсук очень болен. Если вы будете вести себя тихо, он обязательно поправится.
Дети сели на травку и стали есть пирог, поглядывая друг на друга.
— Ты слишком громко жуешь, Гурмил!
— Разве я виноват, что мне попался такой шумный кусок?
— Урр, тогда рот… это самое… держи на замке!
— Тогда я не смогу говорить!
— Вот и хорошо, значит, будет тихо, урр!
В пещере завтракали овсяными лепешками с мятным чаем. Все ели молча, то и дело поглядывая на барсука. Он лежал на постели, сделанной из тростника и душистой сухой травы, в изголовье сидел Скарлет. Два дня и две ночи сокол не отходил от больного друга ни на шаг.
Сзади подошла Мила и осторожно потормошила Скарлета:
— Поешь немного, сокол, как бы нам не пришлось выхаживать и тебя. Скарлет покорно последовал совету ежихи и присоединился к общему столу.
Блик тихо застонал и попытался перевернуться. К нему тотчас подскочил Вязник и смочил горячий лоб примочкой из щавелевых листьев. Затем, поправив припарки, которые были приложены к ранам больного, он сказал:
— Надеюсь, он будет жить. Впервые вижу такого сильного зверя. Еще никто не выживал после укуса гадюки.
Только теперь, когда барсук мирно спал, все остальные могли сами вздремнуть. Уставшие взрослые и дети пригрелись под лучами утреннего солнца и заснули прямо на лужайке.
Однако Гурмил и Тирг спать целый день были не намерены. Они проснулись около полудня и, весело перешептываясь, прошмыгнули мимо взрослых в пещеру. Чуть позже к ним присоединились другие малыши.
Каждый из малышей хотел ухаживать за Бликом, и после недолгого спора было решено спеть любимую песенку героя.
Вдруг во сне Блик увидел, что Темный Лес куда-то исчез. Теперь барсук шел по залитым солнечным светом лугам и цветущим холмам. Он прилег под сенью огромного дуба и посмотрел на небо. На него легла чья-то тень, и он в удивлении раскрыл глаза: в жизни не видел он такой красоты. Перед ним стояла барсучиха, наделенная мудростью веков и безмятежностью тихого озера на рассвете. Сердце ему подсказало, что это Белла, его мать. В эту минуту он ощутил одновременно радость и печаль, жгучую тоску и успокоение. С нежной улыбкой барсучиха погладила его золоченую голову и запела:
Жалко, в лапах не песок, что на юг и запад,
На подушке свет луны и далекий запах,
Жалко, на песке нет лап, чайки над прибоем,
Все уходят от меня, глазки мы закроем.
Пусть опасности грозят нам со всех сторон,
Гору дальнюю найдем…
— Саламандастрон, — докончил Блик песенку. Спящие на лужайке звери, будто перепуганные громом, разом проснулись, вскочили, как по сигналу, и, услышав доносившееся из пещеры дикое рычание, ощетинились. Скарлет, взвизгнув от испуга, стрелой взмыл в воздух; малыши, визжа, кубарем выкатились из пещеры, и тут во второй раз раздался оглушительный крик:
— Эулалиааааааааа! Саламандастрон!
Слегка пошатываясь, барсук взял грабовую булаву и показался на солнечной лужайке. Из его огромных темных глаз ручьем катились слезы, но он улыбался. Отбросив в сторону булаву, он обеими лапами подхватил остолбеневших детей и еще раз выкрикнул:
— Саламандастрон!
В пещере допоздна ярко горел огонь — домашний праздник был в полном разгаре. Из котла разносился такой аромат тушеных овощей, что у всех текли слюнки и каждый мечтал съесть не одну и не две порции, а барсук — не меньше четырех-пяти. За стаканом клубничного вина Блик пересказывал свой сон снова и снова. Когда он стал повторять историю в очередной раз, Тори невольно улыбнулся:
— Блик, я не посмеиваюсь, а радуюсь за тебя. Ты видел своих предков, узнал, кто они и как их зовут. Теперь ты знаешь, откуда ты родом. Саламандастрон! Ну и названьице! Кто только такое выдумал?!
Постукивая богатырской лапой по столу, барсук принялся опять за свое:
— Я уже вам говорил, что, когда песенку запела мама, я сразу вспомнил про Саламандастрон.
Гурмил взобрался на стол и без приглашения стал уплетать летний пудинг из тарелки Блика:
— Ха-ха, твоя мама не знала бы слов песни, если бы мы ее не запели.
— Это верно, дружок. — Барсук погладил по мягким иголкам детскую голову. — Я бы не пришел в себя, если бы не вы, мои маленькие друзья.
Подд тщательно облизывала ложку:
— Урр, все-таки хорошо, что тебя… это самое… укусила змея!
Детская непосредственность слегка озадачила барсука, остальные же, оценив невинное замечание ребенка, попросту покатились со смеху. Отсмеявшись, старый Блун стукнул чашей по столу и запел любимую песню малышей:
Знавал я когда-то обжору крота,
Он пищу не мог пропустить мимо рта,
Ужасны размеры его живота -
Не сыщешь таких в нашей чаще!
Еду непрерывно жевал толстобрюх,
От перееданья он дико опух,
По мимо не мог пропустить даже мух -
И все пожирал в нашей чаще.
Однажды лежал он, изжогой томим,
Из Темного Леса явились за ним,
И он оказался под небом чужим -
В ужасной той сумрачной чаще.
Но мертвый народ на него заорал:
«Обжора, ты паши Ворота сожрал!
Нам на дух не нужно таких объедал -