«Мы ведь не по своей воле очутились в этой деревне, — ответил Бен Лабрадору. — Уверен, что мы здесь по воле Ангела. Тебе лучше поблагодарить свою счастливую звезду, что это такая тихая мирная деревушка».
Пес поднял на Бена грустные глаза. «Да уж, что тихая, то тихая!»
Бен ласково пощекотал ему ухо. «Не ворчи, лучше уж амбар, чем сухая канава под забором. Завтра утром, как только откроются лавки, у нас будет роскошный завтрак — бекон, сосиски, гренки, яйца…»
Об окно гостиной расплющилась большая подгнившая груша, и черный кот соскочил с подоконника, где нежился на солнце. Старая миссис Уинн смотрела, как по стеклу сползает перезревшая мякоть. Из-за густых зарослей красных и белых рододендронов, которые росли в самом низу покатой лужайки, послышалось нестройное пение.
— Уинни — Уинн — ведьма! Уинни — ведьма и черный кот при ней! Уинни — ведьма!
За этим последовало с трудом сдерживаемое хихиканье и глухие удары комьев сырой земли по входным дверям старой леди.
Она обратилась к коту — своему единственному собеседнику:
— Опять эти дети здесь, Гораций. За что они нас преследуют? Мы ведь не сделали им ничего плохого, правда?
Гораций легко вскочил к ней на колени, тихо мяукнул и стал тереться об ее руку. Миссис Уинн вздохнула.
— Будь капитан Уинн жив, они бы нас так не мучили, верно, Гораций?
Она печально посмотрела на портрет в овальной раме, висевший над каминной полкой. На нем застыл во времени капитан военно-морского флота Родни Уинн, одетый в новенькую, с иголочки, парадную форму со всеми регалиями, галунами, колодками с орденскими ленточками; под мышкой он держал форменную фуражку, а сильной правой рукой опирался о стол, где лежала Библия в кожаном переплете. Седая эспаньолка — волосок к волоску — аккуратно подстрижена, квадратная челюсть, спокойные синие глаза, решительный взгляд которых, несомненно, подчинял себе всех окружающих. Настоящий мужчина, герой блокады Севастополя 1850 годов. Теперь, к сожалению, его уже не было в живых.
Окно в гостиной сотряслось — в него запустили жирной дохлой жабой, она шмякнулась прямо на наружный подоконник. Миссис Уинн решительно поднялась с кресла и направилась к дверям.
— Ведьма Уинни, старуха-колдунья, выйди из дома, задай-ка нам трепку!
Миссис Уинн медленно открыла дверь, и первым в нее проскользнул Гораций, изогнув лоснящийся хвост. Он наблюдал за тем, как его старая хозяйка поставила на землю ведро и швабру. Взяв жесткую щетку, она стала счищать с двери комья земли, они падали на цветочную грядку.
— Смотрите, сейчас ведьма Уинни поскачет за нами на метле. Я же говорил, она настоящая ведьма!
Миссис Уинн погрозила шваброй в сторону рододендронов.
— Перестаньте дурачиться, уходите, оставьте нас в покое, несносные озорники! Вам что, заняться нечем?
Из-за кустов раздался иронический смех.
— У нее еще и кот черный! У всех ведьм черные коты!
Обмакнув швабру в мыльную воду, миссис Уинн, заливаясь слезами, принялась смывать потеки грязи со своей аккуратной зеленой двери с отполированным бронзовым молотком и с почтовым ящиком.
— Если вы не уберетесь, я позову полицейского!
— Ха-ха-ха! Ну и зови полицию, старая калоша! Миссис Уинн устало перенесла ведро на лужайку перед домом. Сбросив с подоконника дохлую жабу, она стала смывать грязь с окон гостиной. И снова услышала голоса:
— Скорей, Уинни! Беги за полицейским! Очень это тебе поможет!
Старая леди понимала, что они правы. Ее мучители исчезнут в ту же минуту, как она пойдет за полицейским, но не успеет констебль уйти, как они будут тут как тут и снова начнут издеваться над ней. В последние месяцы так оно всегда и было. Решительно сжав зубы, она схватила ведро с мыльной водой и швырнула его в кусты. Но оно не долетело, вода разлилась по лужайке. Это вызвало бешеный восторг у засевшей в засаде банды. Они принялись трясти кусты так, что цветы рододендронов посыпались на землю.
— Ха-ха-ха! Ведьма промахнулась! Глупая старая ведьма! Промахнулась! Промахнулась!
За дверным косяком мелькнул хвост Горация. Кот тихонько прокрался обратно в дом. Миссис Уинн проследила за ним взглядом, ладонью устало вытерла лоб, подобрала ведро и швабру и последовала за котом. Стоило ей закрыть дверь, как снова начался обстрел всяким хламом.
— Уинн, Уинн, Уинни! Ведьма! Ха-ха-ха!
Стараясь не обращать на наглецов внимания, она заварила чай, налила немного в блюдце и, добавив молока, поставила перед котом. Гораций обожал чай с молоком. Миссис Уинн погладила его черную голову:
— Нет, Гораций, нас в покое не оставят. Если не эти сорванцы, то Обадия Смизерс, у него законные основания выгнать меня отсюда. Ах, Гораций, дорогой, ведь остается всего неделя. Приедут законники из Лондона, предъявят документы о выселении, и я лишусь дома! Поверить не могу! И деревня, Гораций, бедная деревня!
Гораций облизал лапку, тщательно потер ею ухо, не сводя серьезных янтарных глаз с хозяйки, словно понимая всю серьезность положения. Миссис Уинн села в кресло, глядя на свои натруженные руки. Аккуратная старая леди машинально играла своим тонким золотым обручальным кольцом, поворачивая его на пальце, ее ноги в домашних туфлях едва доставали до покрытого плиткой пола. Дедовские часы в ореховом корпусе, стоявшие в холле с мозаичным полом, возвестили половину четвертого. На столе стояла недопитая чашка чая. Эта чашка и блюдце были из старинного сервиза, его подарила ей на свадьбу любимая тетка. Чай совсем остыл.
Миссис Уинн закрыла глаза, стараясь отвлечься от шума за окнами. Но ничего не получалось, о послеобеденном сне не могло быть и речи. Гораций немного побродил вокруг и наконец выбрал место и улегся у ее ног. Миссис Уинн никогда не была склонна жалеть себя, но сейчас она уголком передника промокнула навернувшиеся слезы. Сжав кулаки от внезапной вспышки гнева, она сказала коту:
— Ох, если бы хоть какой-нибудь случайный прохожий проучил этих безобразников! Если бы…
А потом она долго сидела, вперив взгляд в белые и голубые кафельные плитки вокруг кухонной раковины. В иные летние вечера старой вдове и ее коту бывало очень одиноко!
Бен и Нед продолжали свой путь, обсуждая достоинства и недостатки амбаров. За неимением ничего лучшего, пес внушал себе, что амбар — не самое плохое место для ночлега: «Я люблю, когда в амбаре много сена. С сеном весело. В нем можно кататься и прыгать с одной кучи на другую».
Бен ехидно улыбнулся: «Ну, если ты собираешься всю ночь валяться в сене, утром изволь сам чистить свою шерсть. Я ведь не собачья горничная!»
Лабрадор негодующе взглянул на него. «Я и не говорю, что ты горничная. А кстати, когда это я в последний раз ночевал в амбаре, полном сена?»