Все уже решили, что походу не будет конца, как вдруг Каменноголов взлетел на поваленное дерево и повернулся к своим спутникам:
— Вот оно, Гнилое болото! Дальше я никогда не суюсь!
Не боюсь, нет! Только не по душе мне это место! Теперь идите сами! Удачи и всех благ! Впрочем, вас наверняка кто-нибудь сожрет или сами утопнете. А если вдруг окажетесь в моем лесу, помните, я всегда к вашим услугам! Мы, Макгарни, не самые мудрые совы, но зато храбрейшие из храбрых, это уж точно!
Он поднялся в воздух и был таков, друзья даже не успели поблагодарить его и попрощаться.
Дандин уселся на поваленное дерево и развязал свой мешок.
— Что ж, Каменноголов Макгарни, спасибо за приятное знакомство. Кстати, я умираю с голоду. Давайте перс дохнем и спокойно перекусим. Когда еще выпадет такая возможность? Вы поглядите только на это болото.
Друзья уселись рядом с Дандином. В самом деле, глазам их открылась унылая картина — впереди темнели трясина, поросшая кривыми иссохшими деревьями; ветки их напоминали хищные лапы, готовые схватить зазевавшегося путника. Поверх коричневато-зеленой жижи тут и там возвышались кочки, поросшие блеклыми голубоватыми цветами. Правда, болото пересекали несколько тропинок, на вид довольно надежных. Но все же зрелище было настолько угнетающим, что друзьями овладела тоска.
Против сытного обеда никто не возражал. Друзья разожгли веселый костерок. Все немного воспрянули духом и принялись рыться в своих мешках.
— Давайте поджарим вот эти белые грибочки, а яблоки завернем в листья и запечем.
Дарри не теряя времени приступил к стряпне. Дандин откусил кусочек от одной из лепешек Громогласки. Сморщившись, он схватился за челюсть:
— Ох, знатные лепешки! Наверняка им минуло немало лет и зим!
— Слышь, старина, зато у нас есть чудные метательные снаряды, на случай если встретим врагов, — рассмеялся Тарквин.
Дандин вновь сунул голову в свой мешок. Вдруг он радостно завопил:
— Гляньте-ка, флейта! Я и забыл, что взял ее с собой!
Видно, она завалилась за подкладку мешка. Нет худа без добра, зато сальнорыла ее не сломали. Посмотрим, все ли с ней в порядке.
И Дандин заиграл любимый в аббатстве танец «Выдра во садочке». Мелодичные звуки разбили гнетущую тишину, и друзья поневоле начали прихлопывать и притопывать лапами. Горячая еда, яркий огонь костра и веселая музыка пошли им на пользу — от подавленного настроения не осталось и следа. А вдалеке, на темных просторах, наблюдало за путешественниками множество неподвижных глаз; они застыли, ожидая, когда друзья вступят в царство трясины.
Быстроногий, Зоркий и Береговой Страж, обойдя дозором южный берег, первыми вернулись в Саламандастрон.
Крепость встретила их неприветливо: ни одной живой души не было в ее залах и покоях. В кузнице барсука Зоркий заметил глубокие отметины, оставшиеся на твердой скале. Заяц горестно вздохнул:
— Взгляните, след когтей владыки Ронблейда. Я знал, не далек тот день, когда это случится с нашим повелителем!
Береговой Страж провел лапой по глубоким зарубкам:
— Да, ты прав. В Ронблейда вошел Кровавый Гнев!
Быстроногий схватил копье:
— Скорее! Надо во что бы то ни стало найти его. Со времен Неукротимого Вепря Кровавый Гнев ни разу не вселялся в повелителей Саламандастрона. Сейчас Ронблейд готов убить всякого, кто встанет у него на пути.
Туман давно рассеялся. На залитом солнцем морском берегу зайцы увидели, чем обернулся приступ ярости, минувшей ночью овладевший их повелителем. Больше сотни трупов лежало на берегу и качалось в волнах у скал — то были крысы, изрезанные, порубленные, пробитые насквозь. Прибрежные камни были залиты кровью, и даже морская вода покраснела; обломки мечей и копий покрывали скалы. Все говорило о страшной бойне. Береговой Страж, в ужасе закрыв глаза, опустился на землю.
— Вот почему он услал нас всех прочь. Хотел остаться один. Да, немало я повидал на своем веку битв и сражений, но такого…
Быстроногий оперся на копье:
— Говорят, когда в барсука вселяется Кровавый Гнев, он не знает снисхождения к врагу. Но откуда здесь взялись крысы? Где их корабль?
Зоркий тем временем обогнул выступ скалы.
— Эй, сюда! Нашел тут одного — еще вроде жив, — позвал он.
Пират был при последнем издыхании.
— Корабль… наш корабль… «Стальной клинок», — еле ворочая языком, бормотал он. — Рифы… Мы сели на мель… пробоина в днище… капитан Лупоглаз… Мы ждали рассвета… Думали, прилив поможет сняться с мели… Как вдруг… Чудовище… Громадный барсук вышел прямо из моря… Еулалиа!
Зоркий приподнял голову умирающего:
— Это был Ронблейд!
— Рон… блейд… Не знаю… Вода стекала с его доспехов… Копье… Меч… Все блестит… Морское чудовище… Где нам с ним тягаться… Нас было больше сотни, но он прикончил всех, всех… О, какой рев, какой страшный рев…
«Твердый Коготь, Крокус, сержант Луговой Бегун!» — так он кричал много, много раз… И рубит, и колет, и режет… всех… всех…
Зоркий взглянул на Быстроногого:
— Сержант Луговой Бегун? Да ведь это твой отец!
Быстроногий отвел глаза вдаль, на море:
— Да. А Твердый Коготь и Крокус — мои брат и сестра. Я не помню их. Когда они погибли, я был зайчонком-несмышленышем. Меня воспитал Ронблейд. Когда я вырос, он рассказал, какая участь постигла моих родных.
Однажды он обнаружил в прибрежных волнах их тела.
То была работа крыс.
Умирающий пират приподнял голову и уставился на Быстроногого:
— Стоны, визг… И кровь.. кровь… кровь…
Голова его бессильно свалилась набок. Ужас по-прежнему искажал черты пирата, глаза были широко раскрыты.
А вдалеке, на голубых просторах моря, среди пенных гребней волн, мчался «Стальной клинок», отданный на волю ветра. Теплый летний бриз обрушивал на палубу целые фонтаны брызг, смывавших следы крови. На носу, забыв обо всем на свете, крепким сном спал Ронблейд Широкая Полоса. Он все еще был в доспехах, но лапа, сжимающая меч, разжалась. Капли соленой воды орошали свежие раны, но Ронблейду все было нипочем. Кровавый Гнев оставил его, и никто не знал, когда он в следующий раз настигнет владыку-барсука. Ронблейд спал мирно, как младенец на руках матери.
Раскаленный шар солнца неспешно клонился к западу; тени становились все длиннее. Сияние знойного дня сменилось рассеянным сумеречным светом, и лишь на красных камнях обители еще рдели отблески заката. Сакстус уступил свой пост на стене Гейбу Дикобразу. Бросив взгляд на северную тропу, толстый еж-винодел широко зевнул, заморгал от удивления, протер глаза и крикнул, повернувшись к западному валу: