— Он узнал меня, но ничего не спросил. Уж одно это похвально с его стороны, не правда ли, преосвященнейший?
— Я отложил вопрос до сегодняшнего утра, государь, — сказал аббат, кланяясь.
— Продолжайте, продолжайте! Видите — кардинал слушает вас.
— С величайшим вниманием, государь.
— Король, о котором всем известно, что он находится в Риме, возвращается в кабриолете, без свиты, в сопровождении только одного придворного, одетого в королевский мундир, в то время как на короле мундир этого придворного! Это целое событие!
— Да еще какое! — заметил Фердинанд.
— Я расспросил кучеров в Фонди, и они, от кучера к кучеру добравшись до кучеров в Альбано, узнали, что произошло большое сражение, неаполитанцы разгромлены и король… Как бы сказать это, государь?.. — спросил, почтительно кланяясь, аббат… — И король…
— Драпанул!.. Ах, простите, я забыл, что вы лицо духовное.
— И вот меня стала преследовать мысль, что если неаполитанцы действительно бегут, то все они бегут к Неаполю и, следовательно, существует только один способ остановить французов, которые, если не преградить им путь, ринутся по пятам за неаполитанцами.
— Что же это за способ? — спросил Руффо.
— Надо поднять на ноги население Абруцци и Терра ди Лаворо и, раз уже нет армии, чтобы приостановить наступление французов, надо противопоставить им народ.
Руффо взглянул на Пронио.
— Да вы какой-то гений, господин аббат? — спросил Руффо.
— Как знать, — отвечал аббат.
— Мне кажется, что так оно и есть, государь.
— Дайте ему высказаться, дайте высказаться, — вмешался король.
— Так вот, сегодня утром я взял у племянника лошадь и помчался во весь опор в Капуа. В почтовой конторе Капуа я узнал, что король в Казерте; я направился в Казерту и смело подошел ко дворцу, представившись посланцем монсиньора Росси, никосийского епископа и духовника его величества.
— Вы знакомы с монсиньором Росси? — перебил Руффо.
— Я никогда не видел его, — ответил аббат, — но я надеялся, что король простит меня, принимая во внимание мои добрые намерения.
— Черт возьми! Конечно, я вас прощаю! — сказал король. — Преосвященнейший, сейчас же дайте ему отпущение грехов!
— Теперь, ваше величество, вам все известно, — продолжал Пронио. — Если король одобряет мой план восстания, то за этим дело не станет. Я призову народ к священной войне: не пройдет и недели, как я подниму всю страну от Акуилы до Теано.
— И вы совершите это один? — спросил Руффо.
— Нет, монсиньор. Я привлеку еще двух человек.
— Кто они такие?
— Один из них — Гаэтано Маммоне, более известный под прозвищем «Мельник из Соры».
— Я, кажется, слышал это имя в связи с убийством этих двух якобинцев делла Торре? — спросил король.
— Возможно, государь, — ответил аббат Пронио. — Редко случается, чтобы Гаэтано Маммоне не оказался около места, где кого-то убивают. Он чует кровь издали.
— Вы знакомы с ним? — уточнил Руффо.
— Мы друзья, ваше преосвященство.
— А кто второй?
— Молодой разбойник, подающий великие надежды, государь. Зовут его Микеле Пецца, но он называет себя Фра Дьяволо, вероятно принимая во внимание, что нет никого хитрее монаха и хуже черта. В двадцать один год он уже атаман шайки человек в тридцать, которая орудует в горах Миньяно. Он влюбился в дочь каретника из Итри и, как положено, посватался к ней; ему отказали. Тогда он честно предупредил своего соперника по имени Пеппино, что убьет его, если тот не отступится от Франчески — так зовут девушку. Соперник не уступил, и Микеле Пецца рассчитался с ним, как обещал.
— То есть убил? — спросил Руффо.
— В самый день свадьбы выстрелом из ружья с расстояния в сто шагов, среди большого скопления народа, но никого не задел.
— Вы знаете его?
— Он большой грешник, ваше преосвященство. Недели две тому назад он вместе с шестью самыми отчаянными товарищами проник ночью в сад, выходящий к подножию горы, оттуда — в дом отца Франчески, похитил девушку и увез ее к себе. Видно, мой шалопай знает секрет, как приворожить женщину. Франческа, прежде любившая Пеппино, теперь обожает Фра Дьяволо и разбойничает вместе с ним, словно всю жизнь только этим и занималась.
— И таких-то людей вы рассчитываете привлечь к делу? — спросил король.
— Государь, с помощью семинаристов народ не поднимешь.
— Аббат прав, государь, — сказал Руффо.
— Допустим. А такими средствами вы рассчитываете преуспеть?
— Ручаюсь за успех.
— И вы поднимаете Абруцци, Терра ди Лаворо?
— Подниму всех — от детей до стариков. Я всех знаю, и все знают меня.
— Не слишком ли вы уверены в успехе, дорогой аббат? — усомнился кардинал.
— Уверен до такой степени, что предлагаю вашему преосвященству расстрелять меня в случае неудачи.
— Итак, вы полагаете, что ваш друг Гаэтано Маммоне и грешник Фра Дьяволо станут вашими помощниками?
— Я убежден, что они станут такими же командирами, как я: они не хуже меня, и я не лучше их. Лишь бы король соблаговолил подписать мне и моим друзьям полномочия, чтобы доказать крестьянам, что мы действуем от его имени; все остальное я беру на себя.
— Что и говорить, я человек не щепетильный, но все же назвать моими уполномоченными двух таких головорезов… Дайте мне минут десять на размышления, аббат.
— Десять, двадцать, тридцать, — сколько угодно, государь, — я ничего не страшусь. Дело слишком заманчивое, чтобы вы отказались от него, ваше величество, а его преосвященство слишком предан интересам короны, чтобы высказаться против него.
— Хорошо, аббат. Оставьте же на минуту меня и его преосвященство наедине. Мы обсудим ваше предложение.
— Я подожду в приемной, государь, и почитаю молитвенник. Ваше величество вызовет меня, когда будет принято решение.
— Ступайте, аббат, ступайте. Пронио, поклонившись, вышел. Король и кардинал переглянулись.
— Итак, что скажете, преосвященнейший? — спросил король.
— Скажу, что перед нами настоящий мужчина, а они редки.
— Но согласитесь, что это довольно странный святой Бернар и не ему проповедовать крестовый поход.
— Что ж, государь, быть может, он преуспеет даже больше, чем настоящий святой.
— Вы, значит, считаете, что мне следует согласиться с его предложением?
— Я не вижу в нем ничего дурного, принимая во внимание, в каком положении мы оказались.