Но грозный приказ начальника и особенно стук прикладами в дверь привели к тому, что она наконец отворилась и до слуха Чирилло донеслись два-три голоса, спрашивавшие, где можно отыскать хирурга.
И чувство долга, и любопытство побудили его предложить свои услуги.
— Я врач, а не хирург, — сказал он, — но это не важно: в крайнем случае могу сойти за хирурга.
— Ах, господин доктор, — вмешался раненый, которого принесли в дом, так что он слышал слова Чирилло, — боюсь, как бы я не оказался плохим пациентом.
— Ничего! — возразил Чирилло. — Голос у вас бодрый.
— Только язык у меня и ворочается, — сказал раненый, — им я и пользуюсь.
Тем временем с кровати сняли матрас, положили его на стол, стоявший посреди комнаты, и перенесли на него раненого.
— Подушек, подушек под голову, — распорядился Чирилло, — голова раненого всегда должна лежать высоко.
— Спасибо вам, доктор, спасибо! — сказал сбир. — Я буду благодарен вам, даже если вы потерпите неудачу.
— А кто вам сказал, что я потерплю неудачу?
— Ну, что ни говорите, в ранах я разбираюсь. Тут очень глубокая.
Он жестом попросил Чирилло приблизиться. Врач склонился к раненому.
— Я отнюдь не сомневаюсь в вашем искусстве, — заметил тот, — а все ж, сдается мне, вы бы хорошо сделали, если бы послали за священником, но так, будто вам самому пришла в голову эта мысль.
— Разденьте этого человека как можно осторожнее, — сказал Чирилло. Потом он обратился к хозяину дома: тот вместе с женой и двумя ребятишками с любопытством рассматривал раненого.
— Пошлите кого-нибудь из детей в церковь Санта Мария ди Порто Сальво, и пусть они позовут сюда дона Микеланджело Чикконе.
— Да мы его знаем! Беги, Торе, беги! Слышал, что сказал господин доктор?
— Я мигом! — ответил мальчик. И он бросился из дому.
— Здесь неподалеку аптека, — крикнул ему вдогонку врач, — когда пойдешь мимо, разбуди аптекаря и скажи ему, что доктор Чирилло сейчас пришлет к нему с рецептом. Пусть не запирает дверь и ждет.
— И какая вам корысть в том, чтобы я остался жив? Ради чего вы стараетесь? — спросил раненый.
— Корысть? — возразил Чирилло. — Корысти никакой, я действую во имя человечности.
— Чудное слово! — молвил сбир, горестно ухмыльнувшись. — Первый раз слышу… Ах, Madonna del Carmine! 31
— Что с вами? — спросил Чирилло.
— А то, что боль прямо адская… пусть они лучше меня не раздевают! Чирилло открыл свою сумку с инструментом, вынул скальпель и разрезал штаны, куртку и рубаху сбира, так что обнажился весь его левый бок.
— Ловко! — сказал раненый. — Вот камердинер, знающий свое дело! Если вы так же хорошо сшиваете, как режете, то вы молодчина, доктор!
И он указал на рану, зиявшую между ребрами:
— Вот она.
— Вижу, — кивнул доктор.
— Неудачное место, не правда ли?
— Промойте рану свежей водой, и как можно бережнее, — обратился доктор к хозяйке дома. — Есть у вас белье помягче?
— Особенно мягкого нет, — отвечала она.
— В таком случае — держите, вот мой носовой платок; и сейчас же пошлите к аптекарю за лекарством, которое я выпишу.
И он тут же выписал карандашом успокаивающее сердечное средство, состоящее из обыкновенной воды, нашатыря и лимонного сока.
— А кто платить будет? — спросила женщина, обмывая рану при помощи платка доктора.
— Я, конечно, — ответил Чирилло.
Он завернул в рецепт монетку и сказал второму малышу:
— Беги скорее. Сдача будет твоя.
— Доктор! — сказал сбир. — Если я выживу, то постригусь в монахи и всю жизнь буду молиться за вас.
Тем временем врач достал из своей сумки серебряный зонд и подошел к раненому.
— Ну, друг мой, — промолвил он, — надо быть мужчиной.
— Вы хотите воткнуть его в рану?
— Придется, иначе не узнаешь, что с ней делать.
— А ругаться можно?
— Можно, только не забывайте, что на вас смотрят и все слышат. Если вы станете уж очень кричать, вас сочтут неженкой, а будете чересчур ругаться — скажут, что вы безбожник.
— Доктор, вы упомянули о сердечном снадобье. Я не отказался бы от глотка перед операцией.
Мальчик вернулся, запыхавшись, с бутылочкой в руке.
— Мама, мне осталось шесть гранов, — похвастался он. Чирилло взял у него бутылку.
— Дайте ложку, — попросил он.
Ему подали ложку; он налил в нее лекарства и велел больному выпить его.
— Надо же, — промолвил раненый, — мне от него лучше.
— Для этого я вам его и даю. Затем Чирилло сурово спросил:
— Теперь вы готовы?
— Готов, доктор, — отвечал раненый, — верьте, я постараюсь не подвести вас.
Врач медленно, но решительно ввел зонд в рану. По мере того как инструмент погружался в нее, лицо пациента все больше искажалось; однако он не издал ни единого стона. Страдания его и мужество были столь очевидны, что в тот момент, когда врач вынул зонд, у солдат, с любопытством наблюдавших за этим волнующим и мрачным зрелищем, вырвался вздох облегчения.
— Все в порядке, доктор? — спросил сбир, весьма гордый самим собою.
— Я даже не ожидал такого самообладания, друг мой, — сказал Чирилло, рукавом вытирая пот с его лба.
— Дайте-ка попить, а не то мне совсем дурно станет, — попросил раненый слабым голосом.
Чирилло дал ему еще ложку лекарства.
Рана была не только тяжелой, она была, как понял и сам раненый, смертельной.
Острие сабли вонзилось между нижними ребрами, задело грудную аорту и прошло сквозь диафрагму. Все средства медицины могли лишь уменьшить кровотечение при помощи давящей повязки и таким образом продлить жизнь умирающего на несколько минут — только и всего.
— Дайте мне какого-нибудь полотна, — сказал Чирилло, озираясь вокруг.
— Полотна? — переспросил хозяин. — У нас нет полотна. Чирилло отворил шкаф, выхватил оттуда рубашку и разорвал ее на узкие полосы.
— Что вы делаете? — закричал хозяин. — Вы рвете мои рубашки!
Чирилло вынул из кармана два пиастра и подал их ему.
— Ну, за такие деньги рвите хоть все, — сказал тот.
— Послушайте, доктор, — сказал раненый, — если у вас много таких пациентов, как я, вы вряд ли разбогатеете.