Коробки с конфетами, душистые саше, цветы, перчатки– множество подарков было привезено в Вилье-Элон, и растроганная Мария пришла в восторг, предвкушая будущее, радуясь прошлому и настоящему. Граф прибыл вслед за подарками. От души поблагодарив его, Мария спросила:
– Вы знаете, по крайней мере, те молитвы, которые должны будете произнести?
– Первую не знаю, – признался молодой граф, – но я надеялся, что вы меня научите.
Мария села на канапе, граф встал перед ней на колени. Она взяла молитвенник, и урок начался. После «Отче наш» она стала читать «Аве Мария», молитва заняла много времени, крестный делал ударение на каждом слове, наконец славословие Марии дочитали до конца. Граф открыл молитвенник на венчании и вырвал две страницы.
– Что вы делаете? – испугалась Мария.
– Настанет день, и я верну эти две страницы на место. А пока вы не сможете читать венчальные молитвы без меня, – ответил граф и прибавил шепотом: – Через год, о Мария!
Вечер завершился небольшим балом, но из города никто не был приглашен, плясали на этом балу крестьяне Вилье-Элона, Корси и Лонпре.
Танцевали в большой столовой, в доме было холодно, и в гостиной разожгли камин. В перерывах между контрдансами Мария шла в гостиную, чтобы погреться. Граф сопровождал ее. Она прижалась обнаженным плечом к мраморной стойке камина.
– Какая неосторожность! – вскричал граф. – Вы разгорячены и прижались к холодному мрамору! Так недолго и умереть.
Мария никогда еще с жизни не была так счастлива. Что же касается будущего, то у нее были основания его опасаться.
– Могила в двадцать лет? – подхватила она. – Цветы, слезы, молитвы – чего же тут пугаться?
– Вы хотите умереть? Дождитесь и узнайте, по крайней мере, что значит быть любимой.
– В этом мире так трудно быть любимой по-настоящему, – отозвалась она.
– Вы любимы по-настоящему, Мария! Я люблю вас всеми силами моей души!
Он взял ее руку и поцеловал с присущей ему страстностью.
– Верю, верю, – остановила она его.
– Условимся, через год… Раньше я ничего не могу обещать.
– Да, через год.
Г-ну Коллару исполнилось шестьдесят два или шестьдесят три года. Он слабел на глазах. Ревматизм, против которого он всегда с таким мужеством боролся, в конце концов победил его. Сначала г-н Коллар перестал покидать свою спальню, потом кровать. Как-то он пожаловался на сильную головную боль. Через сутки у него случилось кровоизлияние в мозг. В доме находились только Мария Каппель, Морис и его молодая жена. За врачом пришлось посылать в Суассон. Отправили слугу на лошади. Больному тем временем стало хуже, он уже не говорил, но еще видел и слышал. Когда его спрашивали, больно ли ему, он отрицательно качал головой.
Приехал врач, г-н Мисса. У г-на Мисса была прекрасная репутация, он прописал микстуру, положил горчичники, и уехал, не оставив никакой надежды на улучшение.
Мария взяла на себя роль сиделки и осталась возле дедушки. Она была в комнате одна, когда около полуночи к нему вернулся голос. Больной окликнул Марию.
Она вскрикнула от радости, присела на кровать, старик слегка приподнялся.
– Не уходи, деточка, – попросил он. – Я хочу немного поспать.
– Значит, вам стало лучше?
– Да, похоже, что так.
Мария позвала свою кормилицу и послала ее сказать дяде Морису, что кризис счастливо миновал.
Она положила голову больного к себе на колени и взяла его за руку. Не прошло и пяти минут, как ей показалось, что дыхание у дедушки прервалось, а рука из пылающей стала теплой, потом холодной, потом ледяной. Мария вскрикнула, приподняла обеими руками голову деда, но она вновь упала ей на колени – старый Коллар умер! [92] p>
На жизненном пути Марии разверзлась четвертая могила. Сначала ушла бабушка, г-жа Коллар, затем отец, мать и, наконец, дедушка. Мария потеряла сознание, с ней случился тяжелый нервный припадок.
Получив известие о случившемся горе, Луиза тут же приехала из Парижа. Но первым приехал граф. Он был ласковее, чем обычно, и еще более грустным. Мадам Гара сообщила о своем намерении увезти Марию в Париж. Три четверти года, о котором просил граф, уже истекло. Мария решила попросить у графа окончательного и недвусмысленного ответа.
«Всякий раз, когда я заговаривала об отъезде, – пишет Мария Каппель, – граф бледнел и вздрагивал.
– Мне бы хотелось поговорить с вами наедине, – сказал он наконец.
– Мне бы хотелось того же.
Я повернулась к тетям – мы все вместе сидели в гостиной – и попросила их оставить меня на четверть часа для разговора с г-ном Ш(арпантье). Они согласились и покинули гостиную. Воцарилось долгое молчание. Наши глаза избегали встречи, наши мысли тоже боялись встретиться. Вдруг он взял меня за руку, я расплакалась и сказала:
– Шарль, теперь я одна на свете. Не станете ли вы моим защитником?
– О, – воскликнул он, – я люблю вас и буду любить всегда!
– Мой отъезд в Париж, вы ему рады?
– Как меня может радовать разлука? Почему бы вам не остаться в Вилье-Элоне?
– Моя тетя Гара заменила мне мать. Я должна следовать за ней и ей повиноваться до тех пор, пока не буду повиноваться…
Я не решилась продолжать.
В ответ я опять получила молчание, и было оно еще более жестоким. Я собрала все свои силы, желая его нарушить.
– Я верю, что вы меня любите, – торопливо проговорила я. – И я тоже знаю, что люблю вас. Глубокая привязанность вручила нас друг другу… Но во имя наших отцов на Небесах скажите, Шарль, та ли я женщина, которую вы выбрали себе в жены?
– Выслушайте меня, Мария, мои дела идут все хуже и хуже. Могу ли я увлечь вас в бездну полного разорения? Один – Боже мой! – да я все вынесу! Но я не могу допустить, чтобы вы делили со мной лишения. Нет, я восстановлю свое состояние, и тогда…
– Тогда в счастье или в несчастье вы выберете меня?
– Как я могу связать вас подобным обещанием? Соединить вашу молодую жизнь с моими сожалениями, с моими бедами?
– Достаточно, сударь, я поняла вас. Бог вас простит! Вы меня жестоко обманули.
Он бросился передо мной на колени, целовал мне руки, сжимал в объятиях.
Но Бог дал мне сил. Я поднялась с дивана, громко позвонила в колокольчик и приказала слуге посветить г-ну Ш(арпантье), он намерен удалиться к себе в комнату.
Но прежде, чем дверь за ним закрылась, я упала без чувств на пол.
Ночь я провела, положив голову на плечо моей бедняжки Антонины. Мы обе с ней были в мрачном отчаянии.
На рассвете я услыхала цоканье копыт. Цокала его лошадь. Проезжая под моими окнами, он искал меня взглядом. Но не встретил моего в ответ. Хотя и я провожала его глазами. Трижды он обернулся. Трижды я собирала все свое мужество.