1
Три часа без отдыха странники шагали по Гиблой чащобе, стараясь держаться ближе к реке. А когда солнце вскарабкалось к зениту, Громол объявил привал.
Глеб, Крысун, Васька и Айсарана побросали котомки и сумки на траву и уселись рядом, с наслаждением вытянув гудящие от усталости ноги.
Громол расчистил от травы площадку, взял в руку веточку и стал что-то чертить.
– Вот, зрите, – сказал он, указывая на чертеж. – Сей круг – Черный бор. А вот тут, в пятнадцати верстах от каменной межи, Гиблая чащоба. Верст через восемь, а то и меньше, будет деревня Моревка. Там прежде руду добывали. После добыч пещеры остались. В тех пещерах волколаки от света дневного хоронятся. Мы через Моревку днем пройдем. И молите Даждьбога, чтобы солнце не скрыли мороки.
Васька Ольха хмыкнул и с сомнением посмотрел на охотника.
– А откуда ты, дядька Громол, про пещеры знаешь? – поинтересовался он.
– От добытчиков и промысловиков слышал, – ответил тот спокойно.
– Но ведь оттуда никто не возвращается.
– Есть, которые возвращаются, – сказал Громол.
– А…
– Ежели хочешь по делу спросить – спрашивай, а ежели заради праздного интереса, то лучше молчи.
Васька закрыл рот и насупился.
– Верстах в трех-четырех от Моревских рудников, – продолжил охотник, – начинается Кишень-град. Вельми богатый был град, с палатами каменными. Подклеты тех палат до сих пор целы. А кое-где и стены домов остались…
– А много вокруг него упырей? – спросил дрогнувшим голосом Васька.
– Немного. Время быстротечное не токмо людей, а и злыдней не щадит. Да и зверья в лесу все меньше. Не упырей нам с вами бояться надо, а темной нелюди.
– Нелюди? – с любопытством переспросил Глеб. – А это что за чудовища?
Громол взглянул на него спокойным взглядом и ответил:
– Потомки бывших жителей Кишеня.
– Да разве они уцелели?
– Некоторые уцелели. А это их правнуки. Или праправнуки. Сказывают, в Кишене, по подполам да подклетам, этой нелюди много хоронится. Как минуем Кишень, выйдем к узкой речке Протекайке, – продолжил Громол. – А она нас до самого Пепельного озера доведет. Ну а дальше видно будет.
Громол выпрямился и швырнул веточку в траву. Васька Ольха посмотрел на него снизу вверх и сказал:
– Дядька Громол, можно тебя попросить?
– Проси.
– Ежели я помру – не сжигай меня, а закопай в землю.
Громол прищурил серые глаза.
– Так ведь в упыря обратишься.
– А ты свяжи мне руки и ноги веревками и камень на могилу навали.
Охотник нахмурился и покачал головой:
– Это еще хуже будет.
– Ничего. Не хочу дымом стать и по воздуху рассеяться. Осьмий говорил, что в конце веков будет Страшный суд, и Господь всех покойников из земли подымет. А как он меня подымет, если ты меня сожжешь? Лучше я буду в земле связанный лежать и Господа Иисуса дожидаться.
Громол вздохнул:
– Дело твое.
– Нет, ты пообещай!
– Обещаю.
– Предками своими поклянись!
– Клянусь.
Васька успокоился. А Громол посмотрел по сторонам, потом глянул на небо, перевел взгляд на своих спутников и сказал:
– Надо воздать жертву богам. Без их помощи с темными злыднями не совладаем.
– А ты знаешь, как это делается? – поинтересовался Глеб.
– Да, чужеземец, знаю.
2
Жертвенный костер – дело ответственное. Богам можно давать только мясо и жир зверей и птиц тайги. Громол сходил в лес и через пятнадцать минут вернулся с тремя убитыми куропатками.
Их и принесли в жертву лесным богам.
После разожгли сам костер. В полный рост, но покорно склонив головы, стояли перед жертвенным костром Громол, Глеб, Васька, Крысун и Айсарана. Лица их были сосредоточены и строги.
Глеб смотрел на огонь, и перед глазами у него проходили лица погибших товарищей. Алатык, Осьмий… Старика было особенно жалко. Алатык – воин, а для воина погибнуть на поле брани – удача и почет. Но старик Осьмий был человеком мирным и далеким от ристалищ.
И какого черта Васька поперся тогда в лес? Любви захотел, идиот. И где – на подступах к Гиблой чащобе! В месте, кишащем чудовищами!
Глеб вздохнул. Ладно, не стоит ругать Ваську. В сущности, он парень неплохой. А что Осьмий погиб, так на то была воля богов. Перун так распорядился. Или Сварог. Ну, или кто там у них еще есть?
Глеб вдруг с удивлением поймал себя на том, что начинает мыслить, как местные люди. Воля богов, Перун… Какого черта?
До сих пор трудно было поверить, что все это по-настоящему. В глубине души Глеб продолжал надеяться, что все события минувших дней – не более чем порождения его больной фантазии. Вот закроет он сейчас глаза, откроет вновь – и исчезнет страшный лес, напичканный ужасными тварями.
Но не исчезал.
Глеб вздохнул, глянул на охотника и тихо спросил:
– Как думаешь, Громол, умирать страшно?
– Смерть – лишь ступень, – спокойно ответил охотник. – Коли ступишь на нее твердой стопой, себя сохранишь. А коли испугаешься да споткнешься, себя потеряешь.
– А я ведь в людей стрелял, – сказал Глеб, глядя на огонь. – И даже попал. Как знать, может, те два газара уже умерли от потери крови или сепсиса. Если так, то я – убийца.
Громол покосился на Глеба.
– Об этом после подумаешь, когда в Хлынь с пробуди-травой воротимся. А сейчас держи ум хладным. Таперича здесь каждый от каждого зависит, и мысли тоскливые я в твою голову не допущу.
Глеб вздохнул, повернулся и отошел от жертвенного костра. Смотреть на дымящиеся птичьи трупики не было никакого удовольствия.
Перед тем как двинуться дальше, Громол учил своих спутников:
– Помните: коли в Гиблом месте помрете, упырями станете. И кусать себя ядозубым упырям да оборотням не давайте. У них слюна гнилая – отравит, в нежить обратит.
– А как насчет темных нелюдей? – поинтересовался Глеб. – Они так же опасны, как оборотни?
Громол нахмурился.
– Этих мало кто видал. Сказывают, они, как люди, но уродством обезображены. У кого четыре руки, у кого – две головы. У кого – голова шакалья, а у кого – совиная. Один промысловик рассказывал мне, что они ненавидят людей. Как бы то ни было, но думаю, что они опаснее оборотней.
– Почему? – поинтересовался Крысун.
– Потому что оборотни – звери. Упыри и того хуже. А нелюдь разумна и хитра. И оружием умеет пользоваться не хуже нас с вами.