Дни шли за днями. Жизнь замка подчинялась строгому порядку, и поэтому здесь ничего не менялось. Иногда Маше казалось, что она наблюдает из окна поезда за однообразным скучным пейзажем. Вставали в замке довольно рано. Затем нужно было идти на службу в небольшую церквушку, расположенную во внутреннем дворе неподалеку от замка. Здесь отец Давид читал на латыни текст службы, а Маше, вместе со всеми, приходилось повторять иногда «Амен» и креститься. К ее счастью, обитатели замка, похоже, не отличались излишней религиозностью, да и сам священнослужитель относился к обряду как к формальности, торопясь закончить его как можно быстрее.
Следующим пунктом был завтрак, и Маше удалось договориться, чтобы к столу ей подавали молоко и хлеб. Хлеб, кстати, ничем не напоминал тот, который она ела раньше – теперь ей казалось, что это было давным-давно, еще в прошлой жизни. Местный хлеб оказался серым, из муки очень грубого помола, с толстой хрустящей корочкой и плотным мякишем. На стол его приносили сразу из печи, поэтому он был еще обжигающе горячим и распространял вокруг себя густой сдобный запах. Кружки молока и горбушки хлеба вполне хватало девушке, чтобы наестся, остальные ели с утра более тяжелую пищу.
После завтрака все расходилась по своим делам, и Маша, вместе с тетушкой и служанками, отправлялись в комнату, где служанки ткали и пряли, а они с леди Роанной занимались вышиванием. Вернее, вышивала тетушка, а Маша, держащая в руках иголку едва ли не впервые в жизни, только пыталась освоить это искусство, безнадежно портя вышивку, которую начинала, видимо, еще настоящая Мария. Впрочем, стоило девушке задуматься, вышивка сразу же начинала получаться лучше, стежки ложились ровно и гладко – видимо, ее пальцы помнили эту работу.
Потом был обед, а после него Маша отправлялась гулять в сад, у стен, огораживающих внутренний двор замка. Сад, похоже, имел не столько декоративное, сколь практическое назначение, и среди яблонь и груш то и дело встречались грядки с пряными травами, заросли лука и чеснока. Впрочем, в саду Маше нравилось, тем более что дни, несмотря на раннюю осень, стояли теплые и погожие. Единственное, чего ей не хватало, – это компании. Разговаривать с леди Роанной оказалось не слишком интересно, а служанки, среди которых были девушки, близкие к ней по возрасту, в ее присутствии робели и говорили одни глупости. Даже прислуживающая ей Берта пока что пугалась и вздрагивала всякий раз, стоило Маше сделать резкое движение.
Ближе к вечеру, когда солнце уже почти исчезало за горизонтом, приезжал аббат и после краткой молитвы в церкви все усаживались за ужин, после которого следовала неизменная партия в шахматы. Маша, наблюдающая за игрой, видела, что как игрок аббат намного превосходит старого рыцаря, но тянет время, забавляясь с ним, точно сытая кошка с глупой мышью. Заметила девушка и еще одну особенность. Подразнивая крестоносца, аббат тем временем старался держаться от него как можно дальше. За шахматной доской он всегда сидел на максимальном расстоянии, с выпрямленной, словно окаменевшей, спиной. А однажды, когда владелец замка неожиданно наклонился к своему гостю слишком близко, аббат резко отпрянул, а по его всегда застывшему спокойному лицу пробежала судорога. Все это произошло так быстро, что, похоже, никто, кроме Маши, не обратил на происшествие внимание, да и девушка усомнилась: действительно ли она видела это или все лишь игра ее собственного воображения. На всякий случай она наблюдала за ним: вдруг с ним что-то нечисто, но аббат больше никаких не проявлял странностей, и постепенно Маша стала успокаиваться.
Чем дольше она жила в замке, тем больше ей начинало казаться, что все так и было всегда. Она уже поверила в то, что старый рыцарь – ее отец, и прошлая жизнь казалась привидевшимся когда-то сном. Очень странным сном, полном самых невероятных вещей, дать название которым Маша не могла. Она уже начинала сомневаться, что существуют автомобили, и компьютеры, и книги, не переписанные от руки, а отпечатанные в типографии, и яркое искусственное освещение, и подземные туннели, в которых мчатся похожие на чудовищных гусениц поезда… Все это не имело в ее нынешнем языке названия и казалось полузабытой странной сказкой.
Она привыкала к жизни в замке, запоминала имена и расположение комнат, наблюдала за отношениями. Ей нравился грубоватый и простой, но, без сомнения, добрый и честный рыцарь. Его управляющий – сэр Саймон походил на своего господина. Он сильно хромал на правую ногу, но был готов дни напролет носиться по всему замку, строгим взглядом наблюдая за порядком. И хотя Маша не слышала, чтобы он на кого-либо кричал, при его появлении служанки замолкали и принимались за работу с утроенным пылом и усердием. Как узнала Маша, сэр Саймон был из обедневших рыцарей и ездил со старым бароном в Палестину, где отличился в бою и был ранен столь опасно, что долгое время сомневались в том, выживет ли он вообще.
Изучая замок – не очень старый, построенный всего лишь при деде нынешнего владельца, Маша видела перед собой целый мир. В центре всего было старое здание высотой в пять этажей. На первом этаже располагалась кладовая, на втором – кухня, далее шел этаж, целиком отведенный под приемный зал. Там обитатели замка собирались на обеды и ужины. Над залом были жилые помещения, а на самом верху – комнаты слуг, где девушка еще не бывала, как и в подземной части. Вход на этажи был затруднен. Попадали туда только через особое крыло с винтовыми лестницами – там, где девушка бродила в первый день своего пребывания в замке.
У подножия замка кипела жизнь. Там находились псарня и конюшня, какие-то хозяйственные помещения, часовня и сад. Все это было обнесено высокой и мощной крепостной стеной, за которой пролегал глубокий ров. Завершали внутренний двор две башни – круглая, новой постройки и старая, квадратная. Там жил управляющий и несли караул солдаты. Чуть ниже основного двора располагался так называемый большой двор, тоже находящийся под защитой крепостных стен. Самым примечательным в той части был огромный луг, на котором паслись животные и тренировались лучники. Ежеутренне сэр Саймон обязательно созывал солдат и, заставив их разогнать тревожно гогочущих гусей и упирающихся овец, устраивал упражнения по стрельбе. Сам он, как видела Маша, стрелял отменно. Лук послушно гнулся в его руках, а стрела летела в цель.
Однажды девушка попросила управляющего научить ее стрелять из лука, но тот, к сожалению, отказался, твердо заявив, что дочери барона пристало ткать и вышивать, оберегая свои нежные пальчики, но никак не ранить их о жесткую тетиву лука.
Машу это расстроило, впрочем, она еще не потеряла надежды повернуть дело так, как хочется именно ей.
Так же во внешнем дворе была мельница, дом мельника, где тот проживал со своей женой – грузной румяной женщиной, работающей на кухне, и, наконец, две башни. Одна предназначалась для лучников, другая служила воротами из замка. Ров вокруг внешнего двора был неглубок и постепенно сходил на нет. Очевидно, его просто не успели достроить.
Все это время девушка наблюдала за аббатом, однако пока что не заметила ничего, что могло бы подтвердить ее подозрения. Большая часть обитателей замка относилась к аббату едва ли не восторженно. Леди Роанна то и дело хвалила его благочестие и с удовольствием внимала каждому его слову. Служанки смотрели на него как на божество и в беседах между собой даже называли его красивым, чего Маша уж точно не могла понять. Отец Давид слушал его, склонив голову, и никогда не оспаривал сказанное, тем не менее девушке отчего-то казалось, будто священнику неуютно в присутствии аббата и он при первой же возможности спешит покинуть его общество. Разве только сам барон относился к гостю без всякого пиетета, однако, видно, не мог без ежевечерней партии в шахматы, так что не доводил дело до открытого противостояния. Господин аббат держался со всеми ровно и снисходительно: был добр со служанками, галантен с леди Роанной, прям и насмешлив с бароном (тому, как старому вояке, даже нравилось такое обхождение). С Машей он говорил редко, но всякий раз с участием справлялся о состоянии здоровья, а иногда девушка ловила на себе его тяжелый холодный взгляд, который словно придавливал ее к полу, но это случалось все реже и реже.