Это продолжалось с полминуты, после чего игрок опустил руку, побагровел и хрипло задышал.

– Что с тобой, Тиш? – быстро спросил Глеб.

– Я полон… – хрипло выдохнул игрок. – Полон его жизненной силой… Под завязку… Еще чуть-чуть, и она меня разорвет.

– Не сдавайся! – Глеб повернулся к оцепеневшему от удивления повелителю погоды и приказал:

– Облакаст, нагони туч и обрушь ему на голову ливень!

Облакаст кивнул и вскинул руки к небу. А лысый чародей уже поднимался с земли, глядя на своих обидчиков пылающими злобой глазами…

3

Ветер почти утих, небосвод прояснился, над кронами деревьев белел серпик молодого месяца. Где-то в отдалении завывал волк, но после многочисленных схваток с оборотнями вой простого волка не слишком-то тревожил Рамона и Хлопушу. Да и Зоряну он, как видно, не напрягал. С час назад она объявила, что хочет спать, забралась под рогожу и накрылась с головой.

Рамон и Хлопуша сидели у костерка и смотрели на огонь, время от времени вороша угли или подбрасывая в костерок несколько веток.

– Знаешь, что я думаю? – пробасил Хлопуша.

– Что? – спросил Рамон.

– Я думаю, Глеб не взял нас с тобой, потому что мы ему дороги. Он просто не захотел подвергать нас опасности.

Рамон подумал и неуверенно возразил:

– Почему же раньше подвергал?

– Раньше в его жизни не было темницы Мории. Три года кошмаров сломали его, Рамоша. Первоход стал мягок и чувствителен, словно девка.

– Вот как? – Толмач чуть прищурил черные, выразительные глаза. – Я своими глазами видел, как он убил пятерых ратников и спокойно перешагнул через их трупы. И было это уже после Мории.

– Это когда он ворвался в княжий терем?

Рамон кивнул чернявой головой.

– Да.

Хлопуша дернул щекой:

– Ну, там было совсем другое. Глеб пришел отомстить князю Доброволу. Это была месть, а человек, который пришел мстить, не замечает никого и ничего и готов убить всякого, кто встанет у него на пути.

– Откуда ты знаешь? – поинтересовался Рамон. – Тебе уже приходилось мстить?

– А то как же. Помнится, лет пять тому назад один торговец надул меня на три медяка. Да не на резаных, а целых! Понял я это, только когда пришел домой.

– И что же ты сделал дальше? – поинтересовался Рамон.

– Что сделал? Да ничего особенного. Просто спустил торговцу штаны и сунул его голой задницей в улей с пчелами.

Рамон представил себе эту картину и поежился.

– Вот уж никогда не думал, что ты такой затейник, – сказал он.

* * *

Расшвыряв с дороги Облакаста и Тиша, лысый чародей двинулся к Глебу и метнул ему в грудь шар голубого огня. Шар ударил ходоку в грудь и сбил его с ног.

Глеб закричал от боли и стал кататься по пыльной земле, пытаясь сбить с одежды голубое пламя. Чародей подошел к нему и поставил ему ногу на грудь.

– Меня зовут Огнерод! – выдохнул он, крепко прижал Глеба пятою к земле и засмеялся.

Но смех его был недолог.

– Братимир! – воскликнул Глеб, глянув на что-то позади Феникса.

Лысый чародей оборвал смех и оглянулся. Однако сделал он это недостаточно быстро, и кулак богатыря, описав дугу, врезался ему в челюсть.

Удар оказался не таким сокрушительным, как можно было предположить, исходя из мощной комплекции богатыря Братимира. Однако за первым ударом тут же последовал второй, а за вторым – третий.

Свихнувшийся богатырь лупил Огнерода с быстротой, невероятной для грузного мужика. А кончил тем, что по-женски схватил Огнерода за уши, хорошенько дернул его из стороны в сторону, а затем ударил его переносицей о свое острое колено.

Лысый чародей, не ожидавший такого молниеносного напора и совершенно растерянный и дезориентированный из-за появления богатыря, которого он, казалось бы, давно вывел из игры, рухнул на землю и обалдело заморгал ресницами.

А невесть откуда взявшийся богатырь Братимир быстро обежал вокруг Огнерода и схватил его сзади за руки. Лысый чародей, сумевший наконец прийти в себя, попытался вырваться, но тут произошло чудо. Руки богатыря превратились в толстые корабельные канаты и так прочно и крепко стянули запястья Огнерода, что тот вскрикнул от боли.

Глеб поднял с земли выпавшую ольстру и встал на ноги. Подошел к Огнероду и приставил дуло ольстры к его груди. Лысый чародей покосился на ольстру, перевел взгляд на Глеба и прохрипел:

– Ты не сможешь меня убить! И никто не сможет!

– А кто тебе сказал, что я хочу тебя убить? – спокойно осведомился Первоход. – Я всего лишь превращу твою жизнь в вечную муку.

Он опустил ольстру и достал из кармана Силки Зигвуда.

– Это чудна?я вещь из Гиблого места, – объяснил он Огнероду. – Как только я наброшу их на тебя, ты станешь их вечным узником. Снова и снова они будут рвать твою плоть на куски, и твоя плоть будет восстанавливаться только для того, чтобы снова насытить кровожадные Силки Зигвуда. А насытить их нельзя, потому что их терзает вечный голод. И сжечь их ты тоже не сможешь, поскольку они сделаны из особого материала, равного которому по крепости нет на всей земле.

Лысый чародей свирепо посмотрел на Глеба и просипел:

– Даже если все это так, как ты говоришь… Почему ты решил, что это может напугать меня?

– Потому что я видел твое лицо, когда отстрелил тебе руку, – ответил Глеб. – Тебе было больно, босоголовый. Очень больно. Тебя нельзя убить, это правда. Но на свете есть вещи пострашнее смерти. И главная из них – боль.

Огнерод облизнул тонкие губы и хрипло спросил:

– Чего тебе от меня надо, пришелец? За что ты напал на меня, за что терзаешь?

– Ты, должно быть, думаешь, что я хочу посадить тебя в клетку и возить по городам и весям, чтобы показывать людям? Но на самом деле все гораздо проще. Я собираю отряд для борьбы со страшным врагом. И хочу, чтобы ты стал частью этого отряда.

Несколько мгновений лысый чародей удивленно хлопал глазами, а потом сухо проговорил:

– Я не ратник. Я не люблю воевать.

– Да ну? – Глеб прищурил темные, недобрые глаза. – Если мне не изменяет память, ты сам вызвал богатыря Братимира на бой. А потом выжег ему мозги своим голубым огнем и превратил его в деревенского дурачка.

– Братимир у меня за спиной, – сухо проговорил Огнерод. – И он совсем не похож на дурачка.

– На богатыря он тоже не слишком-то похож, – улыбнулся Глеб. – Оглянись, чародей!

Лысый чародей оглянулся, и лицо его вытянулось от изумления.

– Девка? – вымолвил он.