– Этот голод всегда с тобой пребудет. Насытить его можно только кровушкой людской. Да и то ненадолго. Зато во всем прочем ты теперь как бог! И Гиблое место тебе отныне не страшно.
– Верно, – с удивлением проговорил Деряба. – Я об этом и не подумал. – Внезапно в голову атаману пришла идея. – Слушай-ка, Коломец. А что, ежели мы всю нашу ватагу в оборотней обратим? Как думаешь, можно ли это?
– Думаю, что можно, – ответил Коломец.
– Вот это будет веселье, а! – возбужденно воскликнул Деряба. – Это ж из нас целая стаища получится!
Приятное волнение Дерябы передалось и Коломцу.
– Верно! – снова кивнул тот. – И никто более с нами не совладает! Никакой князь и никакой Первоход! Только… Как сделаем-то? Наших много, а нас с тобой только двое.
Атаман подумал немного и сказал:
– По одному будешь ватажников ко мне звать. А сам с той стороны постоишь да покараулишь. К ночи, коли боги не отвернутся, закончим.
– Верно, атаман, – кивнул Коломец. – Так и сделаем.
Оборотни переглянулись и ухмыльнулись друг другу.
– Пойду, что ли, первого позову?
– Ступай, – кивнул Деряба.
Коломец развернулся и, по-звериному сгорбившись, вышел из комнаты. Деряба откинулся на жесткую спинку скамьи, ухмыльнулся и свирепо проговорил, словно прорычал:
– Ну, держись, Первоход… Теперь и у меня на тебя управа есть. Достану тебя хоть со дна могилы. И в клочья зубами изорву!
В дверь стукнулись.
– Атаман, войду?
– Входи, Кривой! – разрешил Деряба. – Закрой дверь поплотнее и топай ко мне…
Действовали споро и деловито. Меньше чем за час все было закончено.
Сделав дело, Деряба, которому не терпелось опробовать свои новые возможности, выстроил всех ватажников на улице и приказал им разоблачиться.
На землю полетели жупаны, охотничьи куртки, гофские камзолы и суконные плащи.
– А теперь обращайтесь! – приказал, вытаращив на разбойников булькатые глаза, распорядился Деряба. – Посмотреть на вас хочу!
Разбойники опустились на четвереньки и стали обращаться. Выглядело это жутко. Лица превращались в морды, руки и ноги – в лапы, тела вспухли и разнеслись, как тесто на дрожжах, бока поросли клочковатой буро-черной шерстью.
Не прошло и пяти минут, как перед Дерябой стояла стая огромных рыкающих волков. Шерсть на холках стоит дыбом. Шкура подрагивает. Черные когти сжимаются и разжимаются, рвут в ошметки травяной дерн.
– Добро, – сказал Деряба и довольно усмехнулся. – А теперь я!
Он быстро скинул одежу и тоже встал на четвереньки. Обращаться было больно, но Деряба, сцепив зубы, вытерпел. И вот уже перед стаей новообращенных оборотней стоял не человек, а огромный рыжий оборотень.
Рыжий восторженно рыкнул, повернулся и зарысил в сторону леса. Черная стая обращенных разбойников, щелкая от нетерпения зубами и подрыкивая, двинулась за ним.
4
Гиблое место встретило отряд Глеба-Первохода покоем и тишиной. Ветер утих. Кроны деревьев были неподвижны. Но Глеб знал, что покой этот мнимый.
Шли молча. Глеб – впереди, за ним – Тимофей Лагин, за Лагиным – все остальные. Ученый муж шагал бодро, вертя по сторонам головой и с интересом осматривая окрестности. Очки его тускло поблескивали от лучей клонящегося к западу солнца. В заплечном мешке он нес провизию.
Диона шла следом. Взгляд ее был сосредоточен и задумчив.
Сзади тащились Хомыч и Прошка. Их сумки были поменьше, чем у Глеба, Лагина и Дионы. Старый да малый – чего с них возьмешь.
Время от времени Глеб останавливался и делал прочим знак остановиться. Затем осторожно продвигался вперед, тщательно оглядывая траву и ветви деревьев.
Чем дальше они продвигались, тем мрачнее делался лес и плотнее смыкались над головами кроны деревьев. Когда стало совсем мрачно, Прошка нагнал Лагина и пошел с ним рядом.
Идти по мрачному лесу молча было тягостно, и постепенно между ученым мужем и мальчишкой завязался разговор.
– Люди уперты, духом слабы, – проповедовал, то и дело поправляя пальцем очки, Лагин. – Благой поступок требует усилия. А для злого не надо ни разума, ни силенок. Ткни ближнего твоего ножом в спину и завладей его имуществом – вот и все дела.
Прошка поглядел на ученого мужа с сомнением:
– А коли у меня имущества нет? Как же мне его добыть, коли ножом не тыкать?
– Трудом, – ответил Лагин. – Бог потому тебя и создал такого смышленого да бойкого, чтобы ты мог трудиться. Труд – это человеческое призвание, понимаешь? Создал тебя Бог и велел трудиться. Кто трудится, тому воздастся сторицей. И все у него будет, чего он только пожелает. Вот ты, Прошка, что лучше всего умеешь делать?
– Воровать.
Лагин досадливо мотнул головой:
– Нет, не то. Скажи что-нибудь другое. Чтобы другим людям расстройства не чинить.
– Ну… – Прошка задумался. – Батя говорил, что из меня вышел бы хороший кузнец.
– Вот! – кивнул Лагин и улыбнулся. – Это дело богоугодное. Людям помогать – Бога радовать. Вот кабы каждый себя этому посвятил – представляешь, какая бы тогда жизнь началась!
– Не получится, – веско возразил Прошка. – Зачем им твоя работа, когда меч и стрела все, что нужно, добудут. И усилий-то никаких прилагать не надо. Натянул тетиву да стрельнул. Вот тебе и куш.
Лагин нахмурился и поправил пальцем очки.
– Пока мы так рассуждать будем, ничего путного из людей не выйдет, – сказал он. – Одни только распри да кровь. Сколько ее уже пролито, кровушки-то этой…
– Много, – согласился Прошка.
Лагин невесело усмехнулся:
– То-то и оно, что много.
– Да разве можно остановить-то?
– Можно, – кивнул Лагин. – Есть верный способ. Вот скажи мне, Прохор, за что люди друг друга гробят?
– За золото.
– Верно. А ежели золота появится так много, что оно станет валяться под ногами? Что тогда будет?
– Разберут. Домой утащат, амбары да сусеки золотишком забьют.
– А его все равно много останется. Целые горы золота. Больше, чем камней. – Лагин вздохнул и мечтательно проговорил: – Вот тогда люди и призадумаются. Призадумаются и поймут, что не в золоте счастье. Люди ценят то, чего мало.
– А чего будет мало?
– Добра. Любви.
Прошка усмехнулся.
– Здоров ты врать, дядя Лагин. Только такого никогда не будет, чтобы золото под ногами валялось.
– Будет, – уверенно произнес ученый муж. Помолчал, затем заговорил снова, понизив голос: – Знал я, Прошка, одного человека, который мог сделать золото из чего хочешь. Хоть из твоих соплей.