– По-твоему, любая дорога ведет в Гиблое место?

– Человека – да.

– А кого нет?

Глеб дернул плечом:

– Ну, не знаю. Зверя… Ангела… Но для человека никакого другого места, кроме гиблого, нет.

Евдокия посмотрела на Глеба с недоверием и тревогой.

– Как же ты можешь жить с такими мыслями? – спросила она.

– Да вот – живу, – усмехнулся Глеб. – А когда у меня в кармане есть деньги, то совсем неплохо живу. В сущности, мне много не надо.

– А я думала, таким, как ты, нужен целый мир.

– Может быть. Но ваш мир – это не мир. Это призрак. Морок.

– Как это? – не поняла Евдокия.

– Просто. – Глеб остановился и задрал рукав. – Видишь эти шрамы?

– Да.

– Сейчас их семь. Почти шесть. А когда не останется ни одного, я проснусь у себя в постели и пойму, что все это… и ты, и Ставр, и этот мальчишка, и вот это Гиблое место… что все это – всего лишь мой сон. Долгий кошмарный сон, которому пришел конец.

– И что будет потом? – сухо спросила Евдокия. – Что будет, когда ты «проснешься»?

– Я буду жить той жизнью, которой жил раньше.

– И чем же она так хороша?

– Тем, что она моя! – раздраженно ответил Глеб. – И хватит! Я больше не хочу это обсуждать. Ты вознамерилась спасти чью-то душу – займись своей. Того, что ты натворила, хватит на десяток грешников.

Евдокия глубоко задумалась.

– Ты прав, – сказала она после паузы. – Но разве можно спасти свою душу, не заботясь о душах своих ближних?

Глеб скривился.

– Типично русский подход. Тыкать пальцем в соринки, застрявшие в чужих глазах, и не замечать бревна, торчащего из твоего собственного глаза!

Ставр слушал их перепалку с хмурым и удивленным видом. Когда оба наконец замолчали, подыскивая новые доводы, он раскрыл рот и объявил:

– А я бы сейчас рыбы поел. Жареной. Моя тетка так вкусно жарила головней да жерехов, что пальчики оближешь. А что она делает со щукой! Готов биться об заклад, лучших запеченных щук вы во всем княжестве не сыщете!

– Была бы нужда искать, – небрежно обронил Глеб.

Покосившись на него, Евдокия горестно заметила:

– Ты слишком упрям, чтобы признать свою неправоту, Первоход. Вот почему большинству людей недоступно обновление и воскрешение. Виною всему не алчность и не злоба даже, а чистое упрямство.

– Если говорить об упрямстве, матушка, то ты дашь мне сто очков вперед, – неприязненно произнес Глеб.

– А куропатки! – продолжил мечтать Ставр, блаженно прикрыв глаза. – Моя тетка перед тем, как сунуть куропаток в печь, обмазывает их сметаной и перебродившим ягодным соком и выдерживает так с полдня. И только потом, когда куропатки пропитаются соком, она их…

– Впереди кишеньский жальник, – перебил его разглагольствования Глеб и мрачно покосился на матушку Евдокию. – Ты хотела увидеть, как воскресают люди, черноризница? Обещаю тебе, что ты это увидишь.

4

Рах нажал на спусковую панель. Полыхнула молния, и голова огромного упыря, зависшего над Видбором, разлетелась на куски. Видбор вздрогнул и обернулся.

– Эвона как, – крякнул он, уставившись на рухнувшего наземь упыря. Затем повернулся к Раху и напряженно проговорил: – А я уж подумал, что ты собрался меня прикончить.

Рах вложил выжигатель в чехол и хмуро ответил:

– Что ты, воевода. Мы ведь с тобой друзья. А друзья не убивают друг друга, верно?

– Всякое бывает, – сказал Видбор, со странным любопытством глядя на Раха и оглаживая ладонью широкую бороду. – Иной друг страшнее десяти врагов.

Рах подошел к ближайшему упырю, посмотрел на него и осторожно пнул его ногой.

– Удивительно, – проронил он.

– Что удивительно? – не понял Видбор.

– Все.

– Все?

– Все, что я вижу. – Рах дернул уголком губ и задумчиво произнес: – Я будто бы попал в страшную сказку. Но знаешь… мне это нравится. Никогда не думал, что буду чувствовать себя в Средневековье, как рыба в воде. Видимо, я слишком поздно родился.

Он оторвал взгляд от тела упыря и весело посмотрел на воеводу.

– Слушай, что-то я проголодался. Кажется, у нас еще оставалось вяленое мясо?

– Немного есть. Посмотри в сумке.

Рах отошел от упыря подальше, порылся в сумке, достал кусок вяленого мяса, сел с мясом в руке на пенек и стал трапезничать. И вдруг по лесу прокатился страшный рев. Рах замер с раскрытым ртом и с куском вяленого мяса в руке.

– Что это было? – спросил он.

– Не знаю, – мрачно ответил Видбор, вслушиваясь в звуки леса. – Я такого рева еще не слыхал.

– Может, это оборотень?

Воевода качнул массивной головой.

– Нет. Оборотни воют, но не ревут. Этот рев больше походит на человеческий.

И снова чудовищный рев прокатился по лесу, заставив листья на деревьях дрогнуть. Видбор сглотнул слюну и пробормотал:

– Но это не человек.

– Определенно, нет, – подтвердил Рах.

Есть рыжему охоронцу расхотелось. Он сунул недоеденный кусок мяса в сумку и мрачно изрек:

– Не знаю, как ты, воевода, а я не хотел бы встретиться с тварью, которая издает такие звуки. Пора нам отсюда убираться. И чем скорее, тем лучше.

Видбор посмотрел на него насмешливым взглядом.

– Ты боишься, охоронец? А как же твой волшебный посох?

– Я верю в оружие, – хмуро ответил Рах. – Но в злобу, которая сильнее и выше любого оружия, я верю еще больше. Однажды я видел, как один парень, чью сестру изнасиловали, бежал к ее обидчику, чтобы задушить его. Обидчик выстрелил в парня из выжигателя и начисто снес тому обе ноги. Но парень не остановился. Он добежал до обидчика своей сестры на обрубках и вцепился ему в горло. Злоба придала ему сил и сделала его непобедимым.

Видбор внимательно вгляделся в конопатое лицо охоронца и спросил:

– И как?

– Что, как? – не понял тот.

– Задушил парень обидчика своей сестры?

Рах усмехнулся и качнул головой:

– Нет. Не смог.

Видбор нахмурился и глухо уточнил:

– Уж не ты ли был тем обидчиком?

Рах улыбнулся:

– Что ты! Я, конечно, мерзавец, но не настолько. И я не насилую девушек на глазах у их братьев. Будь я насильником, я бы сперва прикончил парня, а уж потом бы взялся за девку. Чего ты на меня так уставился? Я ведь шучу.