Глеб замолчал и тяжело вздохнул.

– Хлынский люд не слишком трудолюбив, – неуверенно произнес Рамон. – Тут просторно, не нужно друг дружке ноги топтать.

Глеб потянулся за кувшином, но остановился на полпути, снова о чем-то задумавшись, и вдруг проговорил:

– Слушайте… – Голос его звучал напряженно. – А может, мы все тут – что-то вроде стражей? Пока другие страны строят светлую жизнь, мы караулим здесь адские врата, чтобы темные твари не выползли из бездны и не расползлись по земле? Может, в этом и состоит наше предназначение, а?

Хлопуша растерянно покосился на Рамона и, поскольку тот молчал, невнятно проронил:

– Может, и так.

В дверь сунулся десятник.

– Добрый господин, – окликнул он Глеба, – ты велел вечор выпустить из темницы боярина Добровола. Я пришел спросить, в силе ли твой приказ и не передумал ли ты?

– Я не передумал, – ответил Глеб.

Десятник кивнул и хотел идти, но снова остановился и уточнил:

– Вернуть ли ему меч, Первоход?

– А разве он ходил с мечом? – удивился Глеб. – Это ведь привилегия воинов.

– Боярин Добровол, будучи отроком, ходил в военные походы. С тех пор он никогда не расстается с мечом.

– Да-да, теперь я припоминаю. – Глеб нахмурился. – Хорошо, верните этому фазану меч, но предупредите, что теперь он не может безнаказанно рубить и бить смердов. За каждый удар мечом ему придется нести ответ перед судом присяжных и лично передо мной.

– Добро, Первоход, я все ему передам.

Десятник скрылся и притворил за собой дверь.

– Боярин Добровол? – удивленно вскинул брови Рамон. – Когда мы уезжали, он был вторым после Кудеяра. А на деле – первым.

– Да, было дело, – нехотя признал Глеб. – Но теперь он никто, и звать его никак.

– Но ведь он богат! – пробасил Хлопуша. – Кажется, Добровол так же богат, как Крысун?

– Был, – сухо поправил Глеб. – Этот разряженный фазан задумал произвести политический переворот и убить меня. За это преступление я отправил его в темницу, а его богатство передал в казну.

– Ловко! – похвалил Хлопуша.

Глеб поморщился:

– При чем тут ловкость? Это была вынужденная мера.

– Бесспорно, – спокойно и вежливо кивнул Рамон. – Заговор против власти – тягчайшее преступление в любой стране мира.

Глебу не нравилась эта тема, и он поспешил свернуть неприятный разговор.

– Вы, должно быть, устали. Вам отведут покои в княжьем тереме. Пока отдыхайте, а после вы мне понадобитесь.

– Зачем? – вежливо поинтересовался толмач.

– Пока вас не было, в княжестве произошли большие перемены. Я внедряю в массы прогресс, и мне нужны верные, сильные и умные помощники.

Рамон улыбнулся и заверил:

– Всегда готов помочь тебе, Первоход.

А Хлопуша грохнул об стол кубком и громко сообщил:

– Если нужно что-то внедрить – я к твоим услугам, Первоход! Крепче плеча, чем мое, тебе не найти!

5

Странная жизнь была теперь у Прошки Суховерта. С утра он ходил в школу и учился грамоте. После полудня – фехтовал на деревянных мечах в гимнастическом зале. А вечерами ходил в театральный кружок.

С одной стороны, жизнь пошла хорошая, интересная и сытая. Но с другой – дышалось Прошке теперь не так вольготно, как прежде. В школу не пускали неумытым и в грязном платье. Это называлось «гигиена». В гимнастическом зале нельзя было лупить друг друга палками по голове, а лишь делать «выпады», «переходы» и «блоки» по правилам фехтовального искусства.

Да и «театр» Прошка не больно-то жаловал. Девчонки изображали из себя взрослых девок и баб, так же, как их мамки, утыкали руки в бока и сдвигали брови. Прошке это не нравилось, потому что взрослых баб он недолюбливал. Опыт подсказывал Прошке, что с бабами лучше не связываться. Там, где мужик даст тумака и забудет, баба будет бить скалкой, пока не забьет тебя насмерть.

Не нравилось Прошке и то, как девчонки изображали любовь. Они хныкали, сюсюкали и размазывали по щекам сделанные из слюней слезы. Прошку от этой фальши коробило. В конце концов, Прошка вовсе перестал ходить на «репетиции».

Иногда, проходя по Торжку в своем новом богатом кафтанчике, Прошка замечал, что торговцы, по старой памяти, прикрывают от него свой товар. Поначалу Прошку это бесило, а после стало нравиться, поскольку напоминало о прежней вольной жизни. О той жизни, в которой девки были предназначены, чтобы задирать им подолы, а не сюсюкать с ними про «любовь», а разбойники были милее добрых молодцев.

С Глебом Первоходом воренок виделся редко, хотя дом, в котором он теперь жил, находился во дворе княжьего терема. Будучи первым советником, Первоход был постоянно чем-нибудь занят.

Прошка довольно быстро оценил размах преобразований, которые затеял Первоход. Жизнь в городе кипела, как может она кипеть лишь в муравейнике. Вокруг, куда ни плюнь, постоянно что-то строили и сколачивали. С самого утра над городом начинал тянуться черный дымок, выходящий из труб нескольких мастерских и «мануфактур».

Неподалеку от княжьего терема возводили огромное здание, называемое «Дворец культуры», причем строили его не из бревен и даже не из белого камня, а из рыжих кирпичей, слепленных из глины с замысловатыми добавками и пропеченных в специальных печах.

На прилавках Торжка появились диковинные товары, о которых прежде хлынцы и не слыхивали. На мосту, перекинутом к стене княжьего терема, торговцы продавали книги и парсуны, отпечатанные в «типографии».

Прошка и себе прикупил одну, на которой были нарисованы три ратника на могучих конях. Тот, что посередке, оглядывал окрестности из-под ладони. На руке у него висела палица. Тот, что слева, был мощен и глядел вокруг бесстрашным взглядом. А тот, что справа, был строен и молод, почти как Прошка. Его белый конь, такой же стройный, как седок, опустил голову к траве.

Прошка приладил трех богатырей на стену и таращился на них по утрам, когда жевал хлеб и запивал его квасом, готовясь отправиться в школу. Он представлял себе, что и сам когда-нибудь будет сидеть на белом коне, в кольчуге и шеломе. А на перевязи у него будет висеть длиннющий гофский меч, которым даже Глеб Первоход может управляться, лишь обхватив рукоять обеими руками.

Ну, а в школе, вместо подвигов и сражений, начиналась прежняя скукота – буквицы, цифирь, вертлявые девчонки, воображающие себя взрослыми бабами, вечно ворчливые учителя.

В тот день, когда жизнь Прошки снова перевернулась, в терем из далекой страны Венеции прибыли пять мастеров-стекольщиков. Прошка видел в окно, как Первоход встречал их и вел в мастерские.

Прошка уже слышал про стекло и даже видел когда-то круглые стеклышки на глазах ученого мужа Лагина. Да и в Порочном граде верхние окна главного кружала, в котором проживал когда-то Крысун Скоробогат, были застеклены.