– Зачем они отправились в Гиблое место, кузнец?
– Я не знаю, Крысун.
Монстр сжал чуть сильнее.
– Что ты знаешь про «дары»? Что они тебе сказали?
– Я… не знаю, – хрипло проговорил Вакар.
Белые пальцы сжали его руку, как железные холодные тиски. От боли кровь отлила у Вакара от лица, а на лбу выступили крупные капли пота. Крысун, продолжая сверлить его взглядом, сжал посильнее. Раздался тихий хруст, словно сломали сухую ветку, и кузнец закричал от боли и забился, пытаясь вырвать покалеченную руку из бледной, страшной, перевитой голубыми жилами лапы Крысуна.
– Я не знаю! – крикнул он. – Велесом клянусь – не знаю!
Крысун сжал еще сильнее и прошипел:
– Ты уверен?
– Да!.. О боги, да!
Тварь разжала пальцы, и Вакар вытянул из страшной, белой клешни искалеченную руку.
– Ты друг Первохода, – с улыбкой, от которой бросило бы в дрожь и более смелого человека, чем Вакар, проговорил Крысун. – А друзья Первохода – мои враги. Что же мне с тобой делать, кузнец?
– Не… не знаю, – прохрипел Вакар. – Решай… сам.
Некоторое время Крысун и впрямь размышлял, потом глянул на Вакара налитыми кровью глазами и сказал:
– Ты заслужил смерти, кузнец. Однако я оставлю тебя в живых. Веди себя смирно и помни – я слежу за тобой.
Крысун накинул на голову капюшон, повернулся и зашагал к двери. Молчаливые, закутанные в плащи спутники Крысуна подождали, пока он пройдет мимо, затем резко развернулись и двинулись за ним.
До межи добрались на редкость быстро. За это нужно было благодарить подмерзшую дорогу и великолепных коней, которых Хлопуша купил у какого-то заезжего торговца, пока трое товарищей дожидались его в яру за густыми зарослями орешника. Торговец отдал коников за бесценок, не торгуясь и сказав: «Все одно ведь твари сожрут. Пусть хоть так».
Кони были столь сильны и выносливы, что почти всю дорогу, без отдыха, несли седоков галопом, лишь изредка переходя на медленный аллюр (и то лишь затем, чтобы дать путешественникам отдохнуть от бешеной скачки).
У межи, наконец, спешились. Ходили с трудом, зады у всех четверых были сбиты, ноги затекли.
– Никогда так много не ездил верхом, – кривясь от боли, сказал Прошка.
– Ничего, – усмехнулся Хлопуша и потрепал мальчишку пятернею по тощему плечу. – Еще поездишь.
– Жалко коней, – сказал, немного размяв ноги, Рамон. – Растерзают их твари. Или звери съедят. А кони славные.
Хлопуша стряхнул с плеча суму, залез в нее широкой пятерней, что-то поискал. Затем достал маленькую оловянную банку и показал ее Рамону и Глебу.
– Это что? – осведомился Рамон.
– Волколачья кровь. Обмажем вокруг – ни один зверь близко не подойдет. Да и оборотни, ежели за межу выберутся, поостерегутся.
– Кодьяк не испугается, – возразил на это Прошка. – Кодьяк темных тварей не боится.
– Настоящих кодьяков нынче мало, – веско возразил Хлопуша. – Хорошо, если во всей чащобе пяток наберется. А обычные медведи волколаков за три версты обходят.
Кони стояли у кривого, разбитого молнией дерева и жевали снег пушистыми губами.
Отойдя подальше от коней, толстяк открыл крынку и принялся брызгать волколачьей кровью траву и комели деревьев. Кони, почуяв запах волколака, захрапели и сбились в кучу.
– Ничего, милые, ничего, – ласково успокоил их Рамон. – Это для вашего же блага.
Вскоре вся лужайка на осьмушку версты вокруг была помечена волколачьей кровью.
Оставив стреноженных коней на лужайке, путешественники зашагали к меже.
С полчаса, а то и больше, шли без всяких приключений. Лес вокруг становился все мрачнее и угрюмее. Огромные папоротники вытеснили вереск, по обе стороны в соснах замелькала черная ольха. Потом на смену папоротникам пришла юная березовая и рябиновая поросль, но какая-то кривая, будто скрученная артритом. Почва становилась мягче, по всему было видно, что суглинок скоро закончится, и на смену ему придет рыхлая заболоченная земля. Вдруг Прошка остановился и, указав на что-то пальцем, негромко вскрикнул:
– Глядите, кто это там?
Странники тоже остановились и взглянули туда, куда указывал воренок.
– Волколак! – выдохнул Хлопуша.
И впрямь на пригорке стоял волколак. Огромный, черный, стоял и внимательно смотрел на путешественников.
– Первоход, что будем делать, коли бросится? – спросил Рамон.
– Не бросится, – небрежно ответил Глеб. – Солнце светит слишком ярко, а мы идем по открытому месту. К тому же нас четверо и все мы вооружены. Матерый волколак чует белое железо издалека и никогда не станет рисковать понапрасну.
Хлопуша облегченно перевел дух, но тут Глеб добавил:
– Если, конечно, он не сильно голоден.
– А этот? – тревожно спросил Хлопуша. – Этот голоден?
Глеб усмехнулся:
– Если тебе так интересно, сбегай к нему и спроси. А мы тебя подождем.
Хлопуша насупился и хотел что-то сказать, но Глеб его уже не слушал. Он спокойно зашагал дальше, и путешественникам не осталось ничего иного, как догнать его и пойти следом. Пойти-то пошли, но то и дело оглядывались на волколака. А он все так же стоял на пригорке, под тенистой сенью дуба, и внимательно смотрел на них.
Вскоре тропа повернула вправо, и деревья скрыли волколака из вида.
Еще полтора часа шли без происшествий. Раза три за это время Рамон вежливо интересовался, знает ли Глеб, куда в точности нужно идти? И все три раза Глеб лишь пожимал плечами в ответ.
Глеб действительно не знал, где искать пещеру, и вел своих спутников обычным маршрутом – все дальше и дальше от межи, надеясь, что рано или поздно интуиция подскажет ему верное направление.
Наконец пришло время отдыха. Глеб, Рамон, Хлопуша и Прошка расположились на берегу реки, разожгли костер, чтобы просушить мокрую обувь, и достали провизию, намереваясь немного подкрепиться.
Солнце стояло еще довольно высоко, так что путешественники могли не тревожиться о внезапном нападении темных тварей (тем более что на всякий случай Глеб воткнул в землю пару дозорных рогаток, и при появлении оборотней они должны были захлопать, как хлопает на ветру развевающийся флаг). Костер согрел путников, еда восполнила растраченные силы. Пока Глеб прикидывал дальнейший маршрут, Хлопуша и Прошка отошли к реке, чтобы вернуть часть выпитой воды природе.
Оправившись и затянув на штанах тесьму, Прошка вдруг к чему-то прислушался. Ему вдруг показалось, что он слышит женский смех.
– Хлопуша, ты слышишь? – удивленно спросил он. – Вроде как бабы смеются. Как же они сюда попали?