– Их около сорока человек, – сказал Глеб. – Вооружены вилами, топорами и дубинками. Настоящее народное ополчение.
– Может, мы сумеем от них просто уйти? – спросила Лесана.
Глеб отрицательно качнул головой.
– Нет. Эти парни окружили нас. Двигаются они медленно, но скоро будут здесь.
Лесана поднялась с травы, быстро подошла к Глебу вплотную и, глядя ему в глаза, прошептала:
– Мы с тобой можем прорваться. У нас есть два коня. А ты нужен моему народу.
– Для начала я нужен своим друзьям, – холодно заявил Глеб. – И в моих глазах эти двое стоят всего твоего народа.
Лесана побледнела и хотела что-то сказать, но Глеб легонько оттолкнул ее в сторону, прислушался, потом взглянул на Хлопушу и Рамона и велел:
– Приготовьтесь. Они идут!
Едва он это произнес, как поблизости послышался треск валежника и сучьев, а секунду спустя из чащобы вышла дюжина мужчин, вооруженных вилами, топорами и косами. Треск раздался и с другой стороны, и оттуда тоже появились вооруженные люди, этих было больше дюжины, и лица их были бледны, а глаза сверкали лютой злобой.
– У меня остался еще один листок, который может даровать вам силу, – быстро сказала Лесана.
Достав листок, она разорвала его на две части, одну протянула Глебу, другую – Рамону.
– Когда действие его закончится, вам с Рамоном будет очень плохо. Каждое ваше усилие отзовется после жуткой болью. Каждая ваша царапина превратится в страшную рану.
– Главное, чтобы эта штука не подвела нас в бою, – сказал Глеб и прикусил свою часть листка.
Рамон медлил. Тогда Глеб вырвал листок из его пальцев и насильно всунул ему в рот.
– Жуй, толмач! – приказал он. – Не знаю, где наша колдунья взяла эти листья, но действуют они, как кокаин, ЛСД и экстази, вместе взятые. Самого смирного человека эта дрянь может превратить в одержимого жаждой убийства берсерка.
Вооруженные люди тем временем уже совсем приблизились.
– Пресвятая Дева… – прошептал Рамон, пристально глядя на приближающуюся толпу. – Они ведь всего лишь люди.
– Они враги, – сухо поправил его Глеб. – Воспринимай их только так. Если ты не убьешь их, они убьют тебя.
– И все же я попробую их остановить.
Не успел Глеб ничего на это ответить, как Рамон шагнул навстречу приближающейся вооруженной толпе, поднял руку и крикнул:
– Послушайте меня, люди! Я хочу вам что-то сказать!
Толпа замедлила ход, но не остановилась. Десятки пар глаз с лютой злобой смотрели на Рамона, и от этой злобы ему на мгновение стало не по себе.
И вдруг они бросились в атаку. Один из нападающих, рослый, широкоплечий, вырвавшись вперед, размахнулся и метнул в Рамона топор.
Глеб схватил Рамона за плечо и рванул вниз. Топор просвистел у толмача над головой и воткнулся в ствол березы у него за спиной.
– Ну, сволочи! Сами напросились! – прорычал Глеб и, сжимая меч, ринулся навстречу противникам.
Увернувшись от мелькнувшего перед ним длинного лезвия косы, Глеб одним ударом меча снес голову огромному косарю. Между беглецами и их обезумевшими от колдовских чар преследователями завязалась кровавая сеча.
* * *
Рыбаки сражались яростно, но неумело, а потому битва продолжалась недолго. К концу битвы с неба закапал дождь. Глеб, Лесана, Хлопуша и Рамон стояли посреди поля, тяжело и хрипло дыша, и вся земля вокруг них была усеяна мертвыми телами.
– Господи Иисусе… – пробормотал бледный как смерть Рамон. – Прости их, грешных…
Он дрожащей рукой перекрестил трупы.
– С волхвом покончено, – сказал Хлопуша, опуская окровавленный меч. – И с его воинством тоже.
– Да, – согласился Глеб и вытер рукою мокрый лоб. – Похоже на то.
– Что будем делать с телами? – спросил Рамон. – Устроим погребальный костер?
Глеб покачал головой.
– Нет. На это у нас нет времени. Нужно добраться до большака засветло.
Он наклонился и поднял с земли оброненную одним из рыбаков флягу. Свинтил крышку и глухо прорычал:
– Клянусь дьяволом, когда-нибудь я вернусь в Морию. – Отхлебнул из фляги, вытер рот рукавом рубахи и добавил: – Вернусь и перебью всех охоронцев.
– Когда соберешься это сделать, извести меня, – попросил Рамон.
Глеб повернул голову и посмотрел на него холодновато– насмешливым взглядом:
– Тоже хочешь отомстить охоронцам? Где же твое «мягкое сердце», толмач?
– Охоронцы меня не интересуют, – ответил толмач, хмуря черные брови. – Я хочу вернуться, чтобы освободить узников.
Глеб смутился.
– Да, – сухо обронил он, – ты прав. Мория не ожесточила твоего сердца. Когда я соберусь в поход, я обязательно тебе сообщу. А сейчас – нам пора двигаться дальше.
И Глеб тяжело поднялся на ноги.
Плотник Пакомир Окунь жил жизнью одинокой и тихой. С утра до вечера он работал в поте лица, делая вещи на продажу, а вечерами, вернувшись из мастерской домой и поев капусты или брюквы, снова шел к верстаку и работал «для души».
Душа у Пакомира была широкая и добрая, а потому изделия, выходившие у него из-под руки – куклы, птички, звери, – были забавными и очень нравились не только детям, но и взрослым.
Иногда, когда вещь получалась особенно хорошей, Пакомир ее продавал за большие деньги, так как забесплатно расставаться с любимой вещью было тяжело. Однако чаще всего он просто раздавал свои «пустяшные изделия» детишкам.
Своих детей у Пакомира не было, а соседские его обожали. В выходной день плотник выходил на улицу со своим коробом, и дети тут же бежали к нему со всех сторон, радостно крича:
– Пакомир, Пакомир, чего ты для нас сделал?
Пакомир останавливался, лукаво смотрел на детишек и говорил:
– А вот – поглядите-ка!
Затем садился на пенек, открывал свой волшебный короб и выкладывал «пустяшные изделия», от одного только вида которых дети приходили в невыразимый восторг.
Особенно привязался к Пакомиру один мальчонка лет восьми. Бывало, целый день ходит за плотником и все лепечет:
– Хороший ты, дядька Пакомир. Мне бы такого батяньку.
Пакомир все знал про мальчонку, и что тот сирота, и что побирается по лавкам, и что ночует в подклетах, а однако ж бывало остановится и спросит:
– А кто ж ты таков будешь, малый?
– Я Лочок, – отвечает мальчонка, а сам смеется, предвкушая удовольствие.