Впереди идут самые маленькие и слабые.
Самые большие или самые сильные — последними.
Наконец в какой-то момент вода начинает иссякать.
Отверстие буквально забито теми, что оставались в резерве — то есть наиболее важными особами пруда.
Сборщики сражаются с настоящими чудовищами.
Это развязка.
Это час аплодисментов и криков «браво!».
Спектакль окончен; теперь можно увидеть актеров.
Актеры изнемогают на траве.
Некоторые приходят в себя в ручье.
Вы ищете угрей; вы спрашиваете, где же они.
Тогда вам показывают трех или четырех угрей толщиной с большой палец и длиной в половину руки.
Благодаря своему строению, угри — по крайней мере на время — избежали общей участи: они спрятались в тине.
Именно по этой причине вы встречаете на берегах пруда вооруженных людей, именно поэтому время от времени раздаются выстрелы.
Если вы спросите, зачем стреляют, вам ответят: чтобы заставить угрей выйти из тины.
Теперь поговорим о том, почему угри вылезают из тины, когда раздаются выстрелы. Почему они ползут к ручьям, текущим по дну пруда? Зачем, наконец, они, раз уж сидят в безопасной тине, — как многие знакомые нам люди, у которых хватает здравого смысла там и оставаться, — вместо того чтобы переждать беду, направляются к ручью, который увлекает их в водоем, то есть в общую могилу?
Теперь, когда этот вопрос поставлен в прямой связи с рыбой, Коллеж де Франс сумеет легко на него ответить.
Итак, я спрашиваю ученых: не являются ли ружейные выстрелы предрассудком и не происходит ли просто-напросто то, что мы опишем ниже?
Грязь, в которой прячется угорь, вначале жидкая, постепенно высыхает, как отжатая губка, и становится непригодной для жизни; угрю в конце концов приходится вернуться в свою стихию — в воду.
Оказавшись в воде, он гибнет.
Ловят угрей только на пятый или шестой день.
Именно на такой праздник и были приглашены жители Виллер-Котре, Креспи, Мон-Гобера и окрестных деревень.
Тибо вместе с другими отправился туда.
Он больше не работал: ему проще было заставить волков работать на него.
Из ремесленника он сделался буржуа.
Теперь ему оставалось лишь стать дворянином, и он очень на это надеялся.
Тибо был не таким человеком, чтобы оставаться позади других.
Вот и сейчас он начал, работая руками и ногами, пробиваться в первый ряд.
Во время этого продвижения он измял платье одной красивой дамы высокого роста, рядом с которой хотел пристроиться.
Та, видимо, дорожила своим нарядом и, к тому же, несомненно привыкла повелевать, что порождает высокомерие; обернувшись и разглядев обидчика, она назвала его мужланом.
Но это грубое слово вылетело из такого прелестного ротика, но дама была так хороша собой, а минутная вспышка гнева исказила такое милое личико, что Тибо не ответил резкостью или чем-нибудь похлеще, а отступил назад, бормоча извинения.
Что ни говори, а первая из всех властей — сила красоты.
Представьте, что дама оказалась бы старой и безобразной: да будь она хоть маркиза, Тибо обозвал бы ее по меньшей мере мерзавкой.
Возможно, что Тибо отвлекся, увидев странного спутника дамы.
Это был толстый человечек лет шестидесяти, с головы до ног одетый в черное, очень опрятный, но совсем маленький, такой маленький, что его голова едва достигала локтя дамы. Не имея возможности взять своего спутника под руку, не подвергнув себя при этом пытке, дама довольствовалась тем, что величественно опиралась на его плечо.
Казалось, к современной неваляшке прислонилась античная Кибела.
Но что это была за очаровательная игрушка на коротких ножках: штаны на спадающем до колен животе натянуты до отказа; из-под кружевных манжет выглядывают маленькие толстенькие беленькие ручки; жирненькая головка с красным личиком аккуратно причесана, напудрена и завита, и при каждом ее движении по воротнику перекатывается аккуратная косичка, подвязанная лентой.
Он напоминал черного скарабея, ножки которого так мало соответствуют панцирю, что кажется, будто он катится, а не идет.
Но при этом выражение его лица было таким веселым, выпученные глаза светились такой добротой, что к нему невольно тянуло; чувствовалось, что этот славный толстяк постоянно занят поисками любых возможных способов приятно провести время и не станет искать ссоры с ближним — этим загадочным и непонятным существом.
Услышав, как бесцеремонно его подруга обошлась с Тибо, человечек пришел в отчаяние.
— Потише, госпожа Маглуар, потише, госпожа бальи! — сказал он, сумев в этих немногих словах сообщить стоявшим рядом свое имя и звание. — Потише! Вы сейчас сказали очень гадкое слово бедному парню, который больше вас огорчен этим происшествием.
— Что же, господин Маглуар, — ответила дама, — я что, поблагодарить его должна за то, что он совсем измял и испортил мое красивое голубое шелковое платье, не говоря уж о том, что он отдавил мне мизинец на ноге?
— Прошу вас простить мне мою неловкость, благородная госпожа, — сказал Тибо. — Когда вы обернулись, ваше прекрасное лицо ослепило меня, словно луч майского солнца, и я не видел, куда наступил.
Это был достаточно ловкий комплимент для человека, все общество которого вот уже три месяца составляли двенадцать волков.
И все же на красавицу он произвел весьма слабое впечатление, если судить по тому, что в ответ она состроила презрительную гримаску.
Несмотря на приличную одежду Тибо, она верно оценила его положение в обществе с той странной проницательностью, которой в подобных случаях отличаются женщины из всех сословий.
Толстяк был более снисходителен, он захлопал в пухлые ладошки, оставшиеся благодаря позе его жены совершенно свободными.
— Браво! — воскликнул он. — Браво! Точно подмечено, сударь: вы умный человек, и к тому же, по-моему, умеете обращаться с женщинами. Душенька моя, я надеюсь, вы тоже оценили комплимент; докажем этому господину, что мы не держим на него зла, как и полагается добрым христианам, и пригласим его, если он не слишком далеко живет и мы не очень далеко уведем его от дома, отправиться вместе с нами распить бутылочку лучшего из старых вин, за которой пошлем Перрину.
— О, узнаю вас в этом, метр Непомюсен: для вас хорош любой предлог, лишь бы поднять бокал, а если случай не представляется, вы ловко отыщете его где угодно. Между тем, господин Маглуар, вам известно, что доктор запретил вам пить вино между обедом и ужином.
— Это правда, госпожа бальи, — согласился метр Непомюсен. — Но он не запрещал мне быть учтивым с милым молодым человеком, каким показался мне этот господин. Будьте великодушны, Сюзанна! Перестаньте ворчать: вам это не к лицу. Черт возьми, сударыня! Тот, кто не знает вас, подумает, что мы не можем себе позволить купить еще одно платье. Чтобы доказать господину обратное — если вы уговорите его пойти с нами, — я дам вам, как только вернемся домой, денег на тот нелепый шелковый наряд, который вам так давно хочется купить.