Но Асканио выдержал эту пытку до конца, а Коломба даже не покраснела – так велики были ее невинность и душевная чистота. Она поняла одно: ее любимый расстроен, испуган. И Коломба, как и Асканио, задрожала, словно тонкая лозиночка, обвившаяся вокруг молодого деревца, которая трепещет вместе с ним во время бури.
– Друг мой! Необходимо открыть моему отцу весь этот мерзкий заговор против моей чести, – сказала она. – Отец и не подозревает, что мы любим друг друга. Он обязан вам жизнью и непременно послушает вас! Успокойтесь, мой друг! Он вырвет меня из рук графа.
– Увы! – вздохнул Асканио.
– Как, мой друг, вы и отца подозреваете в столь низком сообщничестве? – воскликнула Коломба, понявшая сомнения любимого по тону его голоса. – Но это было бы слишком ужасно, Асканио! Нет, нет! Я уверена – отец ничего не знает, ни о чем не догадывается, и, хотя он никогда не был со мною особенно ласков, он не может собственной рукой толкнуть меня в бездну бесчестия и отчаяния.
– Простите, Коломба, – продолжал Асканио, – но ваш отец иначе понимает счастье, чем вы; высокий титул для него дороже чести; он тщеславен, как все придворные, и считает, что стать фавориткой короля большее счастье для вас, нежели выйти замуж за простого художника. Коломба, я не хочу ничего скрывать от вас: граф д'Орбек сказал герцогине д'Этамп, что он уверен в согласии вашего отца.
– О боже! Возможно ли? – вырвалось у Коломбы. – Где же это видано, Асканио, чтобы отец продавал свое дитя?!
– Такие вещи случались во всех странах и во все времена, мой бедный ангел, и особенно часто повторяются они в наше время и в нашей стране. Не думайте, что мир подобен вашей прекрасной душе, а общество так же добродетельно, как вы сами. Да, Коломба, знатнейшие люди Франции без стыда и совести отдают в жертву королевским прихотям юность и красоту своих дочерей, своих жен. При дворе это самая обычная вещь, и ваш отец может сослаться в свое оправдание на множество известных примеров. Прости, любимая, что я заставил твою чистую, нежную душу соприкоснуться с этой грубой, отталкивающей действительностью! Но я хотел показать тебе пропасть, в которую тебя собираются столкнуть.
– Асканио! О Асканио! – в отчаянии вскричала Коломба, припадая к его груди. – Неужели и отец против меня? Как мне за него стыдно! Где же искать защиты? Только вы один остались у меня! Спасите меня, Асканио! Советовались ли вы со своим учителем? По вашим словам, он великодушен, добр, силен; я полюбила его за то, что вы его любите.
– Не люби его, Коломба! Не люби его больше!
– Но почему? – пролепетала девушка.
– Потому что он тебя любит! Это вовсе не друг наш, который помог бы нам в беде, – он злейший наш враг. Понимаешь, Коломба, злейший враг! Выслушай меня.
И Асканио рассказал ей, как в ту минуту, когда он собрался все поведать Бенвенуто, учитель сам признался ему в своей возвышенной любви к Коломбе и в том, что он, как особой милости, намерен просить у короля ее руки. И Бенвенуто вполне может рассчитывать на эту милость, ибо король обещал исполнить любую его просьбу, после того как будет закончена статуя Юпитера. Между тем всем известно, что Франциск I никогда не нарушает данного слова.
– Милосердный боже! – воскликнула Коломба, поднимая к небесам свои прелестные глаза и белоснежные руки. – Теперь ты единственная наша защита! Все друзья изменили нам, и вместо тихой пристани перед нами открывается бурное море. Но вполне ли вы уверены, Асканио, что мы совершенно одиноки?
– Увы, я вполне в этом уверен. Мой учитель так же опасен теперь для нас, как и ваш отец. И подумать только! Я должен бояться и ненавидеть Бенвенуто, моего лучшего друга, любимого учителя, защитника, отца, бога! – воскликнул Асканио, ломая руки. – И за что? Только за то, что, увидя вас, он проникся к вам прекрасным чувством, которое вы внушаете каждому человеку с возвышенной душой! За то, что он любит вас. Но ведь и я люблю вас! Значит, мы оба с ним равно виноваты друг перед другом. Да, но вы, Коломба, любите меня, и в этом мое оправдание! О боже! Что делать? Вот уже два дня, как меня терзают самые противоречивые чувства – то мне кажется, будто я начинаю ненавидеть учителя, то чувствую, что люблю его по-прежнему. Он любит вас, это правда, но ведь он любил и меня! Я теряю голову, и дух мой колеблется, как тростник от дыхания бури. Что сделает Бенвенуто, когда все узнает? Прежде всего я расскажу ему о намерении графа д'Орбека, и, надеюсь, учитель избавит вас от него. Но потом, когда мы окажемся соперниками, врагами, я боюсь, что его гнев будет неумолим и слеп, как рок. И тогда он забудет друга, чтобы всей душой предаться любимой Коломбе. На его месте я без сожаления пожертвовал бы старой дружеской привязанностью ради зарождающейся любви – иначе говоря, променял бы землю на небо. Почему бы и ему так не поступить? В конце концов, он человек, а жертвовать любовью свыше человеческих сил. Стало быть, мы вступим с ним в борьбу, но могу ли я, беспомощный и одинокий, противостоять Бенвенуто Челлини? И все же, как бы я ни возненавидел своего приемного отца, – а ведь я давно и от всей души люблю его, – я ни за что на свете не подвергну Бенвенуто пытке, которую испытал сам, когда он рассказывал мне о своей любви к вам!
Бенвенуто, все время неподвижно, как статуя, стоявший за деревом, почувствовал на лбу капли ледяного пота и судорожно схватился рукой за сердце.
– Бедный Асканио! – грустно сказала Коломба. – Сколько вы страдали и как много предстоит вам еще выстрадать! Будем все же надеяться, друг мой! Не надо преувеличивать наших горестей и отчаиваться. Мы не одни в борьбе с несчастьем, с нашей горькой судьбой, ведь с нами бог. Вы предпочли бы, наверное, чтобы я принадлежала Бенвенуто, а не графу д'Орбеку или, еще лучше, чтобы я навеки посвятила себя богу. Не так ли, Асканио? Ну так вот, обещаю вам: если я и не стану вашей женой на этом свете, то навеки останусь вашей невестой. Слышите, Асканио? Успокойтесь, милый!
– Благодарю, любимая! – ответил Асканио. – Забудем об окружающем нас огромном мире, нам так хорошо сейчас в этом маленьком садике! Но вы ни разу еще не сказали, Коломба, что любите меня. Увы, мне часто казалось, что для вас долг выше любви.
– Молчи! Молчи, Асканио! – воскликнула Коломба. – Неужели ты не понимаешь, что я хочу освятить свое счастье, став твоей женой! О, я люблю, люблю тебя, Асканио!
Бенвенуто не мог больше держаться на ногах. Он упал на колени, прижался головой к стволу дерева и смотрел перед собой невидящим взглядом, и каждое слово влюбленных больно отдавалось во всем его существе.
– Коломба, я люблю тебя! – повторял Асканио. – И сердце подсказывает мне, что мы будем счастливы. Господь бог не оставит прекраснейшего из своих ангелов! Все вокруг тебя, Коломба, дышит таким покоем и радостью, что я забываю о мире скорби, в который вернусь, расставшись с тобой.
– Необходимо подумать о завтрашнем дне, – возразила Коломба. – Не будем сидеть сложа руки, и бог не оставит нас. Прежде всего, я думаю, мы не должны скрывать свою любовь от вашего учителя Бенвенуто. Ведь, вступив в борьбу с герцогиней д'Этамп и графом д'Орбеком, он подвергнется страшной опасности. Мы обязаны все ему рассказать. Поступать иначе было бы нечестно.