Кривцов был слегка помятый мужчина лет пятидесяти пяти, пытавшийся держать осанку и ходить бесшумно. Именно этим – псевдовоенной выправкой и шумным сопением по коридорам – он и выделялся. Он никогда и никому не смотрел в глаза.
Впрочем, для Эллочки все начальники сливались в одну пожилую фигуру в неизбежном пиджаке. Шаблонные, с одинаковым лексиконом, вечно всего боящиеся, они до сих пор, казалось, жили в Советском Союзе с плановой экономикой и партбилетом в кармане. Эллочке трудно было подстраиваться под них, говорить на их языке, трудно и неприятно. Но приходилось. Такова судьба журналиста: уметь находить общий язык со всеми. Утешало только одно: люди все-таки были они не плохие, можно даже сказать – хорошие.
У Кривцова в кабинете перпендикулярно к письменному столу стоял роскошный стол с зеленым сукном. Удивленная Эллочка не сдержалась:
– В картишки поигрываете?
– Что?! – Выпучил глаза бывший кагэбэшник. – Какие картишки?!
– Ну... – струхнула Эллочка, но рукой махнула. – Стол у вас картежный стоит. С зеленым сукном.
– Картежный? – на сей раз испугался Кривцов и сделал странное движение: не то кинулся через свой письменный стол к Эллочке, не то попытался прикрыть грудью зеленое сукно. – Мне э... по бартеру достался... Я думал, это солидно.
Эллочка, не дождавшись приглашения, уселась. Кривцов тоже вроде как пришел в себя. Но сообразить, чего он хочет от посетительницы, не мог. Наконец ему удалось сменить растерянно-глупое выражение лица на умную мину.
– Элла Геннадьевна, вы в курсе, что на нашем предприятии произошла смена руководства? А вы в курсе, под началом какого человека нам придется работать? – он показал пальцем наверх и немного назад.
Эллочка, не понимая, покосилась на портрет Ленина за его спиной.
– Я о Нем, – снова важно сказал Кривцов, показав на сей раз строго наверх. – Об Окуневе.
И подсунул ей какие-то бумажки.
– Но я же подписывала уже о неразглашении!
– Подпишите еще раз, лишним не будет.
Лишним не стало еще раз прослушать длинную и малопонятную лекцию о том, что в газете упоминать можно. Едва не заснув, досконально изучив свои ногти и пятнышки на сукне, Эллочка с облегчением поднялась, услышав загадочное «идите, я к вам еще зайду».
– Скажите, а зачем нам эти пластилиновые печати на двери ставить? – вспомнила Эллочка уже в дверях давно мучивший ее вопрос.
Кривцов испуганно огляделся по сторонам, неловко втащил Эллочку обратно в кабинет и прикрыл дверь:
– У нас же на заводе это... ну... это... – он перешел на шепот. – Как его... О! Ноу-хау! Чтобы не унесли.
Что такое в его понимании «ноу-хау», Эллочка спрашивать не стала. Распрощалась и вышла. Вслед ей донеслось многозначительное:
– Лучше перебдеть, чем недобдеть.
Маринки с утра не было видно. К четырем часам Эллочка заметила это, перестала складывать фигурки и отправилась на второй этаж. Сердце Эллочки почувствовало недоброе. Кабинет Малькова был закрыт.
Эллочка уже собралась было уходить, но тут ей почудились какие-то звуки за дверью. Она прислушалась. Там явно кто-то был. Эллочка, оглядевшись внимательно в обе стороны коридора, осторожно поскреблась в дверь и прошептала: «Маринка, это я – Элла». Звуки прекратились. Эллочка постучалась. Дверь ей открыла Маринка с красным опухшим лицом, втащила внутрь и быстренько защелкнула замок.
– Марина, что с тобой? Ты плачешь? – Эллочка даже растерялась: плачущая Маринка никак не укладывалась у нее в голове.
– Нет, не плачу, радуюсь и улыбаюсь, – Маринка наскоро вытерла слезы и сопли и села за стол на свое место. Перед ней лежали бумаги с размытой принтерной краской и подписями начальства, куча одноразовых носовых платков и разорванная фотография ее с Данилой.
– Маринка, – охнула Эллочка, – ты разошлась с Данилкой?!
– Разошлась! – фыркнула Маринка и неожиданно взвыла. – Он меня бросил, Элка, бросил, понимаешь? – ее прорвало. – Я ему весь день звоню, а он трубку кидает, я три раза в компьютерный отдел бегала, якобы бумаги относила, а он от меня но-о-ос во-оро-отит...
Эллочка Маринку обняла, к сердцу прижала и пыталась вытереть ей лицо, но почему-то не одноразовыми платочками, а документами по мозырьским колоннам. Маринка от колонн нетвердо отмахивалась.
– Что случилось, что случилось? – тупо бубнила Эллочка.
– Я ему весь день звоню, а он трубку кидает...
– А вчера?
– А вчера я думала, его в самом деле нет или связь плохая, а позавчера он мне домой не позвонил, а обеща-а-ал... Два дня уже от меня бе-е-егает. Ничего страшного не случилось, чего он на меня обиделся-а-а?
– А позапозавчера?
– А позапозавчера я ему сказала, что к нам скоро аист прилетит с подозрительным свертком...
Эллочка обалдела:
– Каким свертком?!
– Ма-а-аленьким таким...
– Откуда?!
– Отсюда! – Маринка похлопала себя по животу.
Эллочка окончательно впала в транс и, перестав утирать сопли Маринке, сама высморкалась в проектную документацию. Маринка тут же почему-то перестала ныть.
– Представляешь, сволочь какая! Я ему говорю: у нас ребеночек будет, а он меня дурой обозвал и не звонит. Все они, мужики, такие! – Маринка отпихнула Эллочку, вскочила со стула и, размахивая кулаком перед носами воображаемых мужиков, скандировала: – Козлы! Козлы!
– Козлы... – радостно согласилась Эллочка: все-таки приятно, что не тебя одну бросили.
– Ну я ему покажу! Я ему дам! Бросить меня! Нет чтобы обрадоваться, что я беременна, предложить мне руку и сердце, так он меня бросил!
– Может, он просто не знает, как себя вести?.. Не готов стать отцом...
– Ага! Это, – Маринка сделала неприличный жест, – он всегда готов, а отцом – фиг вам. Все они одинаковые.
– Мариночка, все еще образуется... – Эллочка попыталась усадить Маринку на стул, обнять. – Он же тебя любит.
– Да у него другая завелась! Его видели с другой – город маленький!
– Видно, такая наша бабья участь...
– Не такая... – загадочно сказала Маринка, слезы у нее высохли моментально. – Ничего, я ему уже показала кузькину мать.
– Что ты сделала?!
– Я тут ночью мимо его дома проходила... С ведром краски. А у него там машина стоит под окнами.
– Ты подожгла его машину?!
– Нет. Я ему ее расписала.
– Что ты написала?
– Любимое русское слово из трех букв с одного боку и с другого по всей длине, – Маринка довольно улыбнулась.
– Марина! Ты что – с ума сошла?!