Хлестаков (быстрым отрывистым голосом). Что такое?
Городничий. А ва-ва-ва… ва.
Хлестаков (таким же голосом). Не разберу ничего, всё вздор.
Городничий. Ва-ва-ва… шество, превосходительство, не прикажете ли отдохнуть… вот и комната и всё, что нужно.
Хлестаков. Вздор: отдохнуть. Извольте, я готов отдохнуть. Завтрак у вас, господа, хорош… я доволен, я доволен.
(С декламацией.) Лабардан! Лабардан! (Входит в боковую комнату, за ним городничий.)
Те же, кроме Хлестакова и городничего.
Бобчинский (Добчинскому). Вот это, Петр Иванович, человек-то. Вон оно что значит человек. В жисть не был в присутствии такой важной персоны, чуть не умер со страху. Как вы думаете, Петр Иванович, кто он такой в рассуждении чина?
Добчинский. Я думаю, чуть ли не генерал.
Бобчинский. А я так думаю, что генерал-то ему и в подметки не станет! а когда генерал, то уж разве сам генералиссимус. Слышали: государственный-та совет как прижал. Пойдем, расскажем поскорее Аммосу Федоровичу и Коробкину. Прощайте, Анна Андреевна!
Добчинский. Прощайте, кумушка! (оба уходят.)
Артемий Филипович (Луке Лукичу). Страшно просто. А отчего, и сам не знаешь. А мы даже и не в мундире. Ну что, как проспится, да в Петербург махнет донесение.
(Уходит в задумчивости вместе с смотрителем училищ, произнеся:) Прощайте, сударыня!
Анна Андреевна и Марья Антоновна.
Анна Андреевна. Ах, какой приятный!
Марья Антоновна. Ах! милашка!
Анна Андреевна. Но только какое тонкое обращение! сейчас можно увидеть столичную штучку. Приемы и всё это такое… Ах, как хорошо! я страх люблю таких молодых людей! я просто без памяти. Я однако ж ему очень понравилась: я заметила — всё на меня поглядывал.
Марья Антоновна. Ах, маминька, он на меня глядел.
Анна Андреевна. Пожалуста с своим вздором подальше! Это здесь вовсе неуместно.
Марья Антоновна. Нет, маминька, право.
Анна Андреевна. Ну вот! Боже сохрани, чтобы не поспорить! нельзя да и полно. Где ему смотреть на тебя? и с какой стати ему смотреть на тебя?
Марья Андреевна. Право, маминька: всё смотрел. И как начал говорить о литературе, то взглянул на меня, и потом, когда рассказывал, как играл в вист с посланниками, и тогда посмотрел на меня.
Анна Андреевна. Ну, может быть, один какой-нибудь раз, да и то так уж, лишь бы только. „А“, говорит себе: „дай уж посмотрю на нее“.
Те же и городничий.
Городничий (входит на цыпочках). Чш… ш…
Анна Андреевна. Что?
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)
Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек всё несет наружу. Что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного. Да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… чорт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто, как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Анна Андреевна. А я никакой совершенно не ощутила робости, я просто видела в нем образованного светского, высшего тона человека, а о чинах его мне и нужды нет.
Городничий. Ну, уж вы — женщины. Всё кончено, одного этого слова достаточно! Вам всё — финтюрлютки! Вдруг брякнут ни из того, ни из другого словцо. Вас посекут, да и только, а мужа и поминай как звали. Ты, душа моя, обращалась с ним так свободно, как будто с каким-нибудь Добчинским.
Анна Андреевна. Об этом я уж советую вам не беспокоиться. Мы кой-что знаем такое… (Посматривает на дочь.)
Городничий (один). Ну, уж с вами говорить!.. Эка в самом деле оказия! До сих пор не могу очнуться от страха.
(Отворяет дверь и говорит в дверь.) Мишка, позови квартальных Свистунова и Держиморду: они тут недалеко где-нибудь за воротами. (После небольшого молчания.) Чудно всё завелось теперь на свете: хоть бы народ-то уж был видный, а то худенькой, тоненькой — как его узнаешь, кто он? Еще военный всё-таки кажет из себя, а как наденет фрачишку — ну, точно муха с подрезанными крыльями. А ведь долго крепился давеча в трактире. Заламливал такие аллегории и екивоки, что, кажись, век бы не добился толку. А вот наконец и подался. Да еще наговорил больше, чем нужно. Видно, что человек молодой.
Те же и Осип. Все бегут к нему навстречу и кивают пальцами.
Анна Андреевна. Подойди сюда, любезный!
Городничий. Чш!.. что? что? спит?
Осип. Нет еще, немножко потягивается.
Анна Андреевна. Послушай, как тебя зовут?
Осип. Осип, сударыня.
Городничий (жене и дочери). Полно, полно вам!
(Осипу.) Ну, что, друг, тебя накормили хорошо?
Осип. Накормили, покорнейше благодарю, хорошо накормили.
Анна Андреевна. Ну, что, скажи: к твоему барину слишком, я думаю, много ездит графов и князей?
Осип (в сторону). А что говорить! коли теперь накормили хорошо, значит после еще лучше накормят. (Вслух)
Да, бывают и графы.
Марья Антоновна. Душенька Осип, какой твой барин хорошенькой!
Анна Андреевна. А что, скажи пожалуста, Осип, как он…
Городничий. Да перестаньте пожалуста! Вы этакими пустыми речами только мне мешаете. Ну что, друг?..
Анна Андреевна. А чин какой на твоем барине?
Осип. Чин обыкновенно какой.
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами! не дадите ни слова поговорить о деле. Ну, что, друг, как твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
Осип. Да, порядок любит. Уж ему чтобы всё было в исправности.
Городничий. А мне очень нравится твое лицо! друг, ты должен быть хороший человек. Ну что…
Анна Андреевна. Послушай, Осип, а как барин твой, там, в мундире ходит, или…
Городничий. Полно вам, право, трещотки какие. Здесь нужная вещь. Дело идет о жизни человека… (К Осипу) ну, что, друг, право, мне ты очень нравишься. В дороге не мешает, знаешь, чайку выпить лишний стаканчик; оно теперь холодновато. Так вот тебе пара целковиков на чай.