„Здравствуй“, сказал остановившись ткач.
„Куда идешь?“
„А так. Иду куда ноги идут“.
„Помоги, человек добрый, мешки снесть! кто-то колядовал, да и кинул посереди дороги. Добром разделимся пополам“.
„Мешки? а с чем мешки, с книшами или паляницами?“
„Да думаю, всего есть“.
Тут выдернули они наскоро из плетня палки, положили на них мешок и понесли на плечах.
„Куда ж мы понесем его? в шинок?“ спросил дорогою ткач.
„Оно бы и я так думал, чтобы в шинок; но ведь проклятая жидовка не поверит, подумает еще, что где-нибудь украли; к тому же я только что из шинка. Мы отнесем его в мою хату. Нам никто не помешает: жинки нет дома“.
„Да точно ли нет дома?“ спросил осторожный ткач.
„Слава богу, мы не совсем еще без ума“, сказал кум: „чорт ли бы принес меня туда, где она. Она, думаю, протаскается с бабами до света“.
„Кто там?“ закричала кумова жена, услышав шум в сенях, произведенный приходом двух приятелей с мешком, и отворяя дверь.
Кум остолбенел.
„Вот тебе на!“ произнес ткач, опустя руки.
Кумова жена была такого рода сокровище, каких не мало на белом свете. Так же, как и ее муж, она почти никогда не сидела дома, и почти весь день пресмыкалась у кумушек и зажиточных старух, хвалила и ела с большим аппетитом и дралась только по утрам с своим мужем, потому что в это только время и видела его иногда. Хата их была вдвое старее шаровар волостного писаря, крыша в некоторых местах была без соломы. Плетня видны были одни остатки, потому что всякой, выходивший из дому, никогда не брал палки для собак в надежде, что будет проходить мимо кумова огорода и выдернет любую из его плетня. Печь не топилась дня по три. Всё, что ни напрашивала нежная супруга у добрых людей, прятала как можно подалее от своего мужа и часто самоуправно отнимала у него добычу, если он не успевал ее пропить в шинке. Кум, несмотря на всегдашнее хладнокровие, не любил уступать ей, и оттого почти всегда уходил из дому с фонарями под обеими глазами, а дорогая половина, охая, плелась рассказывать старушкам о бесчинстве своего мужа и о претерпенных ею от него побоях.
Теперь можно себе представить, как были озадачены ткач и кум таким неожиданным явлением. Опустивши мешок, они заступили его собою и закрыли полами; но уже было поздно: кумова жена, хотя и дурно видела старыми глазами, однако ж мешок заметила. „Вот это хорошо!“ сказала она с таким видом, в котором заметна была радость ястреба. „Это хорошо, что наколядовали столько! Вот так всегда делают добрые люди, только нет, я думаю, где-нибудь подцепили. Покажите мне сей час, слышите, покажите сей же час мешок ваш!“
„Лысый чорт тебе покажет, а не мы“, сказал приосанясь кум.
„Тебе какое дело?“ сказал ткач: „мы наколядовали, а не ты“.
„Нет, ты мне покажешь, негодный пьяница!“ вскричала жена, ударив высокого кума кулаком в подбородок и продираясь к мешку. Но ткач и кум мужественно отстояли мешок и заставили ее попятиться назад. Не успели они оправиться, как супруга выбежала в сени уже с кочергою в руках. Проворно хватила кочергою мужа по рукам, ткача по спине и уже стояла возле мешка.
„Что мы допустили ее?“ сказал ткач очнувшись.
„Э, что мы допустили! а отчего ты допустил!“ сказал хладнокровно кум.
„У вас кочерга, видно, железная!“ сказал после небольшого молчания ткач, почесывая спину. „Моя жинка купила прошлый год на ярмарке кочергу; дала пивкопы, та ничего… не больно…“
Между тем торжествующая супруга, поставив на пол каганец, развязала мешок и заглянула в него.
Но, верно, старые глаза ее, которые так хорошо увидели мешок, на этот раз обманулись. „Э, да тут лежит целый кабан!“ вскрикнула она, всплеснув от радости в ладоши.
„Кабан! слышишь, целый кабан!“ толкал ткач кума: „а всё ты виноват!“
„Что ж делать!“ произнес, пожимая плечами, кум.
„Как что? чего мы стоим? отнимем мешок! ну, приступай!“
„Пошла прочь! пошла! это наш кабан!“ кричал выступая ткач.
„Ступай, ступай, чортова баба! это не твое добро!“ говорил приближаясь кум.
Супруга принялась снова за кочергу, но Чуб в это время вылез из мешка и стал посреди сеней, потягиваясь, как человек, только что пробудившийся от долгого сна.
Кумова жена вскрикнула, ударивши об полы руками, и все невольно разинули рты.
„Что ж она, дура, говорит: кабан! это не кабан!“ сказал кум, выпуча глаза.
„Вишь какого человека кинуло в мешок!“ сказал ткач, пятясь от испугу. „Хоть что хочешь говори, хоть тресни, а не обошлось без нечистой силы. Ведь он не пролезет в окошко!“
„Это кум!“ вскрикнул вглядевшись кум.
„А ты думал кто?“ сказал Чуб усмехаясь. „Что, славную я выкинул над вами штуку? а вы, небось, хотели меня съесть вместо свинины. Постойте же, я вас порадую: в мешке лежит еще что-то, если не кабан, то наверно поросенок или иная живность. Подо мною беспрестанно что-то шевелилось“.
Ткач и кум кинулись к мешку; хозяйка дома уцепилась с противной стороны, и драка возобновилась бы снова, если бы дьяк, увидевши теперь, что ему некуда скрыться, не выкарабкался из мешка.
Кумова жена, остолбенев, выпустила из руки ногу, за которую начала было тянуть дьяка из мешка.
„Вот и другой еще!“ вскрикнул со страхом ткач: „чорт знает как стало на свете… голова идет кругом… не колбас и не паляниц, а людей кидают в мешки!“
„Это дьяк!“ произнес изумившийся более всех Чуб: „вот тебе на! ай да Солоха! посадить в мешок… То-то я гляжу, у нее полная хата мешков… Теперь я всё знаю: у нее в каждом мешке сидело по два человека. А я думал, что она только мне одному… вот тебе и Солоха!“
—
Девушки немного удивились, не найдя одного мешка. „Нечего делать, будет с нас и этого“, лепетала Оксана. Все принялись за мешок и взвалили его на санки. Голова решился молчать, рассуждая: если он закричит, чтобы его выпустили и развязали мешок — глупые девчата разбегутся, подумают, что в мешке сидит дьявол, и он останется на улице, может быть, до завтра. Девушки между тем, дружно взявшись за руки, полетели как вихорь с санками по скрыпучему снегу. Множество шаля садилось на санки; другие взбирались на самого голову. Голова решился сносить всё. Наконец приехали, отворили настежь дверь в сенях и хате, и с хохотом втащили мешок. „Посмотрим, что-то лежит тут“, закричали все, бросившись развязывать. Тут икотка, которая не переставала мучить голову во всё время сидения его в мешке, так усилилась, что он начал икать и кашлять во всё горло. „Ах, тут сидит кто-то!“ закричали все и в испуге бросились вон из дверей.
„Что за чорт! куда вы мечетесь как угорелые?“ сказал, входя в дверь, Чуб.
„Ах, батько!“ произнесла Оксана: „в мешке сидит кто-то!“
„В мешке? где вы взяли этот мешок?“