Если сборник Максимовича мог отразиться в эмоционально насыщенных, лирических страницах и бытовых подробностях повести, то другой сборник — „Запорожская Старина“ И. И. Срезневского (ч. I, вып. 1–2, Харьков, 1833), мог дать некоторый собственно исторический материал для первой редакции „Тараса Бульбы“. „Песни и думы о лицах и событиях до Богдана Хмельницкого“ в первом выпуске „Запорожской Старины“ содержат несколько дум (стр. 42–48 „Отступник Тетеренко“; стр. 49–50 „Убиение Тетеренка“; стр. 60–73 „Подвиги Савы Чалого“), в которых некоторые авторы (И. Каманин и др.), — видели даже рудиментарную основу сюжета „Тараса Бульбы“.
Сами по себе эти сюжетные сопоставления мало убедительны, тем не менее значение „Запорожской Старины“ как одного из источников, первой редакции „Тараса Бульбы“ бесспорно. Тезис Гоголя о значении украинских народных песен как художественных иллюстраций к „пыльным летописям“, как ключа для познания прошедшего, практически осуществлен в „Тарасе Бульбе“, и основным источником в данном случае была именно „Запорожская Старина“, так как ни сборник М. Максимовича, ни более ранний сборник Н. А. Цертелева („Опыт собрания старинных малороссийских песней“, СПб., 1819), ни отдельные случайные публикации [15] далеко не дают того количества материала и исторической его систематизации, как сборник Срезневского. [16]
Исторические и фольклорные источники первой редакции „Тараса Бульбы“ относительно скудны и случайны. Крайняя схематичность развития сюжета в первоначальной (рукописной) редакции повести небыла преодолена и в редакции „Миргорода“ 1835 г. — историческими документами и народными песнями Гоголь воспользовался преимущественно для второстепенных деталей и аксессуаров, не отразив их сколько-нибудь существенно ни в сюжетной схеме повести, ни в характеристике действующих лиц.
Совсем иное видим мы в работе Гоголя над новой редакцией повести. В период новых исторических и фольклорных увлечений в 1838–1839 гг. Гоголь не только извлекает из старых источников новые детали, но и привлекает к делу ряд новых источников. Так например, повторное чтение „Истории Русов“, повидимому, дало Гоголю (в речи Богдана Хмельницкого к реестровым казакам) материал для речи Тараса к казакам перед решительным боем с поляками.
По новому мог Гоголь оценить и Боплана и, заново перечитывая его, извлечь кое-что новое. Отсюда, например, появление во второй редакции упоминания о том, что Остап и Андрий „переплывали Днепр против течения — дело, за которое новичок принимался торжественно в козацкие круги“ (68; ср. у Боплана, 21: „У казаков есть обычай принимать в свои круги только того, кто проплывает все пороги против течения“), или речь кошевого к казакам перед походом (80–81), вся составленная из отдельных разрозненных замечаний Боплана — об одежде и снаряжении казаков в походе, о самолечении казаков во время походов (ср. у Боплана стр. 109 и стр. 116), или, наконец, упоминание об удивлении „иноземного инженера“ „никогда им невиданной тактике“ запорожцев (ср. Боплан, 68).
Центральное место среди новых источников занимает „История о козаках запорожских, как оные из древних лет зачалися, и откуда свое происхождение имеют, и в каком состоянии ныне находятся“ князя Мышецкого. „История“ была опубликована значительно позже (М., 1847 и Одесса, 1852), однако ходила по рукам во многих списках и могла быть известна Гоголю через Погодина, Бодянского или Максимовича; мог он познакомиться с нею и по книге Шерера („Annales de la Petite-Russie, ou l’Histoire des Casaques Saporogues et les Casaques de l’Ukraine, etc.“ A Paris, 1788), из первых страниц которой, как упоминалось выше, он делал в 1838–1839 гг. некоторые выписки, и которая в первой своей части является в сущности пересказом „Истории“ кн. Мышецкого (см. Соч., изд. 10, т. I, стр. 573–574). Тихонравов, впрочем, приходит к правдоподобному выводу, что с „Историею“ Гоголь мог познакомиться непосредственно. На рассказах „Истории о козаках запорожских“ основан ряд существенных вставок второй редакции повести и прежде всего — вся новая сцена избрания кошевого (69–72), пересказывающая главу „Истории“, которая носит название: „Каким образом и в какие времена у запорожских козаков бывают рады или собрание всего их козачества и для чего оные чинятся“.
Из Мышецкого Гоголь мог заимствовать и сведения о пополнении запорожского войска различными пришельцами (8–9), о „мастеровых людях, какие имеются при Запорожской Сечи“ (21–22), о беспрерывном веселии и пьянстве в Сечи, „в чем и жизнь свою до конца тако провождают“ (24–25), о проступках и наказаниях казаков (25–26). Наконец, из „Истории“ же взяты Гоголем и названия куреней: у Мышецкого — Дядковской, Незамайлевской, Татаровской, Переяславской, Тымошевской (16–17).
На ряду с „Историей“ кн. Мышецкого использовал Гоголь при переработке „Тараса Бульбы“ еще два сборника украинских песен — М. Максимовича [17] („Украинские народные песни, изданные Михаилом Максимовичем“. Часть первая, М., 1834) и Пл. Лукашевича („Малороссийские и червонорусские народные думы и песни“, СПб., 1836), в особенности последний, откуда, например, заимствован весь вставной эпизод с историею Мосия Шила, попавшего в турецкий плен, обусурманившегося и затем освободившего всех казаков-невольников и с ними вместе вернувшегося обратно на родину (Дума про Самійла Кішку). Гоголь довольно близко следует думе и в описании самого Шила (в думе — Кішка), который
Потурчився, побусурманився
Для панства великого
Для лакомства нещасного… (15–16), и в развитии сюжета. Новым, по сравнению с думой, явилась в передаче Гоголя дальнейшая судьба Шила — по возвращении его на Сечь (в думе Кішка погибает в бою) и позднейшая его смерть в бою под Дубном.
Другая дума сборника Лукашевича — про Ивася Коновченка — послужила Гоголю источником нескольких деталей второй редакции повести. Повидимому, отсюда заимствован клич есаулов на рынках и площадях: „Эй, вы, пивники, броварники! полно вам пиво варить, да валяться по запечьям, да кормить своим жирным телом мух“ и т. д. (39). В думе Корсунский полковник „кликне-покликне“: