Странно находиться в аэропорту и не отмечать встречу или отъезд. Еще удивительнее сидеть на заднем сиденье машины Генри и слушать, как он болтает с Тео, будто тот не понимает, что в некотором смысле вот-вот разорвется бомба.
Когда Тео пошел в аэропорту в туалет, у Генри возник план.
— Дай-ка я с ним поговорю, — попросил он.
— Он не станет тебя слушать.
— Он убежал от тебя ко мне, — возразил Генри.
Автострады здесь белые, как кость, и чистые. Ни одной трещины от замерзших вздутий, как в Вермонте. Блестящие, радостные и новые. Неудивительно, что Генри здесь нравится.
— Тео, — спрашиваю я, — о чем ты думал?
Он поворачивается ко мне.
— Хотел поговорить с папой.
В зеркале заднего вида мы с Генри встречаемся взглядом. «Я же тебе говорил!».
— Ты не знаешь о существовании телефона?
Но сын не успевает ответить. Генри тормозит на подъездной аллее. Крыша его дома покрыта испанской черепицей, на лужайке перед ним — пластмассовый детский домик для принцесс. В груди у меня защемило.
В двери показывается Мэг, новая жена Генри.
— Слава богу! — восклицает она, когда замечает на переднем сиденье Тео, и хлопает в ладоши.
Это миниатюрная блондинка с жемчужными зубами и крошечным конским хвостом. Генри подходит к жене, и мне приходится самой вытаскивать сумку из багажника. Они стоят рядом, голубоглазые и русоволосые, образчик типичной арийской семьи.
— Тео, — по-отцовски (хотя слишком поздно) зовет Генри, — идем в библиотеку, поговорим.
Я хотела бы ненавидеть Мэг, но не могу. Она снова удивляет меня: берет под руку и заводит в дом.
— Ты, должно быть, ужасно переволновалась, — говорит она. — Я бы точно с ума сошла от волнения.
Она предлагает мне кофе и кусок лимонного пирога с маком. Тем временем Тео с Генри скрылись в недрах дома. Интересно: у них всегда есть пирог? Она из тех матерей, которые считают, что на кухонном столе всегда должен лежать домашний пирог? Или она просто засунула его в духовку, после того как Генри сообщил о моем приезде? Не знаю, что меня огорчает больше.
Ее — ну и Генри, конечно, — дочери врываются в гостиную, чтобы взглянуть на меня. Они настоящие феи, маленькие белокурые волшебницы. На одной розовая балетная пачка с блестками.
— Девочки, — говорит Мэг. — Познакомьтесь с миссис Хант.
— Эммой, — автоматически поправляю я. Интересно, что эти малышки подумают о незнакомке с такой же, как у них, фамилией? Как Генри им это объяснил?
— Это Изабелла, — представляет Мэг, едва прикасаясь к макушке той, что повыше. — А это Грейс.
— Добрый день, — в унисон говорят они. Грейс засовывает палец в рот.
— Привет, — отвечаю я, не зная, что еще сказать.
Чувствовал ли Генри, что в его второй жизни наступил некий баланс, раз вместо двух сыновей у него родилось двое дочерей? Грейс тянет маму за рубашку и что-то шепчет ей на ухо.
— Она хочет показать, как умеет танцевать балет, — извиняющимся голосом говорит Мэг.
— Балет я люблю, — отвечаю я.
Грейс поднимает руки вверх и смыкает кончики пальцев. Потом начинает вращаться, слегка покачиваясь. Я награждаю ее аплодисментами.
Раньше Джейкоб тоже крутился. Когда он был маленьким, это было одним из способов самостимуляции. Он вращался все быстрее и быстрее, пока на что-нибудь не натыкался, обычно на вазу либо другой бьющийся предмет.
Глядя на нее, я понимаю, что такого не случится, но если бы маленькая Грейс оказалась аутисткой, неужели Генри снова сбежал бы?
Как по мановению волшебной палочки в комнату заглядывает Генри.
— Ты была права, — говорит он. — Со мной он тоже не хочет разговаривать.
Крошечное удовлетворение от собственной правоты у меня тут же исчезает, когда Грейс видит отца. Она прекращает крутиться и бросается к нему с силой тропического шторма. Он поднимает дочь на руки и ерошит волосы Изабеллы. Раньше я не замечала в Генри такую непринужденность, спокойную уверенность, что именно здесь его место. Я вижу, как эта уверенность наложила отпечаток на его лицо: в виде крошечных морщинок, лучиками расходящихся от глаз. Морщинок, которых не было, когда я его любила.
Мэг сажает Грейс к себе на колени и берет за руку Изабеллу.
— Пусть папочка поговорит со своими друзьями, — говорит она.
Друзьями… Я любила его, родила от него детей, а мы остались всего лишь друзьями.
Я иду за Генри по коридору в комнату, где нас ждет Тео.
— Семья у тебя, — признаюсь я, — идеальная.
Но между строк нужно читать: «Почему же я с тобой этого не заслужила?»
— А, мистер Бонд! — восклицает судья. — Снова вы.
— Никак от меня не избавиться.
Мы с Джейкобом снова в суде. На этот раз без Эммы. Она позвонила вчера поздно вечером и оставила сообщение, что они с Тео сегодня летят домой. Я надеюсь, что к ее приезду появятся хорошие новости: одному Богу известно, как они ей сейчас нужны.
Он смотрит поверх очков.
— В суд поступило ходатайство о предоставлении Джейкобу Ханту удобств во время судебного слушания. Что вы имеете в виду, адвокат?
Сочувствие к подсудимому, который сам на сочувствие не способен… Но этого я сказать не могу. После последнего припадка Джейкоба в зале суда я подумывал о том, чтобы просить судью разрешить подсудимому наблюдать за процессом из отдельного помещения, но для успешного ведения защиты мне необходимо, чтобы присяжные видели Джейкоба во всей красе. Если я разыгрываю карту недееспособности, присяжные должны видеть яркие проявления синдрома Аспергера.
— Во-первых, Ваша честь, — перечисляю я, — Джейкобу необходимы перерывы. Вы видели, как он возбуждается во время судебной процедуры. Он должен иметь возможность встать и покинуть зал суда, когда почувствует в этом необходимость. Во-вторых, он хотел бы, чтобы рядом с ним на скамье подсудимых сидела мать. В-третьих, из-за гиперчувствительности Джейкоба к раздражителям защита просила бы Вашу честь не использовать во время заседаний молоток. И приглушить свет к зале суда. В-четвертых, обвинение должно формулировать вопросы предельно прямо и буквально…
— Еще что? — вздыхает Хелен Шарп.
Я бросаю на нее взгляд, но продолжаю:
— В-пятых, мы просим сократить длительность каждого заседания.
Судья качает головой.
— Мисс Шарп, я должен понимать, что вы возражаете против данных требований?
— Да, Ваша честь. Ничего не имею против пунктов один, три и пять, но остальные — это уже предубежденное отправление правосудия.