— Все, что вы скажете, не покинет этих стен, — заверяю его я.
Эндрю кивает.
— Хорошо.
И сделка заключена: плечи его расправляются, кулаки разжимаются, мы обмениваемся доверием.
Я, откашлявшись, деловито извлекаю из портфеля блокнот.
— Ну что же, — начинаю я подчеркнуто сухо, — расскажите, как вам удалось ее украсть.
На этом этапе клиент обычно вопит: «Я этого не делал!» Или: «Клянусь, меня просто попросили поставить эту машину в гараж. Я не знал, что она ворованная!» Или: «Я надела джинсы своего парня. Откуда мне было знать, что там в кармане лежит пакет травки?» Но Эндрю уже признался во всем, а цепочка улик, тянущаяся через тридцать неполных лет, безошибочно указывает на то, что они с дочерью жили под вымышленными именами и с вымышленными биографиями.
Его дочь… Женщина, у которой на щеке три веснушки, сложенные в созвездие Ориона; женщина, которая полностью знает текст песни «Крушение Эдмунда Фицджеральда»; женщина, которая прижала мою руку к своему животу и сказала: «Я на сто процентов уверена, что это пятка. Или голова».
Эндрю делает глубокий вдох.
— Мне дали ее на выходные, как мы и оговаривали при разводе. Я сказал ей, что мы отправляемся в путешествие. Ты же сам знаешь, как это бывает, когда обещаешь что-то хорошее Софи, а она начинает…
— Прекратите! — прерываю его я. — Я не позволю вам сравнивать свою ситуацию с нашей, понятно?
Он начинает заново.
— Знаешь, как бывает, когда обещаешь ребенку что-то чудесное? Как будто протягиваешь целую горсть конфет. Бет была в восторге, ей очень хотелось каникул…
— Бет.
— Так ее звали… тогда.
Я, кивнув, записываю имя в блокноте. Оно ей не идет. Я зачеркиваю имя жирными черными линиями.
— Я заскочил к себе домой — после развода я жил в студии в Темпе — и упаковал столько вещей, сколько влезло в чемоданы. Остальное — бросил. И мы поехали…
— У вас не было готового плана?
— Я даже не знал, смогу ли это сделать, пока мы не выехали на трассу. Я так злился…
— Погодите. — Если он украл Делию, чтобы отомстить или насолить кому-нибудь, я не желаю об этом слышать. В противном случае я не смогу защищать его, не прибегая к лжесвидетельству. — Значит, вы выехали на шоссе… И что произошло дальше?
— Я двинулся на восток. Как я уже говорил, я ни о чем не думал… Мы ночевали в мотелях, где можно расплачиваться наличными, и каждую ночь придумывали себе новые имена. В какой-то момент я понял, что приближаюсь к Нью-Йорку. Ну, понимаешь, в Нью-Йорке живут миллионы людей, никто не заметит двух новых…
Мы с Делией ездили в Нью-Йорк еще студентами. Она сгорала от нетерпения. Говорила, что всю жизнь мечтала там побывать.
— Мы остановились в каком-то маленьком отеле, я даже названия его не помню. Помню, что рядом был вокзал. Я зарегистрировался под именем Ричард Ворт, а портье спросил, присоединится ли к нам миссис Ворт. Я сказал, что моя жена недавно скончалась. — Эндрю поднимает взгляд. — И только секунду спустя понял, что Бет все слышала.
— И что было потом?
— Она расплакалась. Мне пришлось увести Бет из вестибюля, пока с ней не случилась истерика. Портье я сказал, что дочь тяжело переживает утрату. Я отвел ее в номер и усадил на кровать. Я хотел сказать ей правду, сказать, что просто выдумал это, но почему-то не смог. А вдруг Бет ляпнула бы при портье, что ее отец соврал? Любой здравомыслящий человек догадался бы, что творится что-то неладное… Я не мог рисковать. — Он качает головой, лицо его искажено. — Я сам вырыл себе могилу, притворившись, будто Элиза мертва. Но если честно, чем дольше я об этом думал, тем больше убеждался, что сделал правильно. Если Бет вдруг заговорит о матери, или спросит, когда та ее навестит, или закатит скандал, я всегда смогу с грустью посмотреть в глаза свидетелям и тихо сказать: «Понимаете, ее мать недавно скончалась». И люди, свидетели, тотчас нам поверят.
Любой адвокат знает, что сочувствие можно купить умелой ложью.
— Что именно вы ей сказали?
— Ей было четыре года. Она никогда прежде не сталкивалась со смертью: мои родители умерли еще до ее рождения, а родители Элизы жили в Мексике. Поэтому я сказал Бет, что с мамой приключилось несчастье, что она попала в аварию. Сказал, что она сильно поранилась. Что врачи делали все, что было в их силах, но не смогли ее спасти. И мама улетела на небо. Я сказал, что Элизу она больше не увидит, но я всегда буду о ней заботиться.
— И как она отреагировала?
— Спросила, выздоровеет ли мама, когда мы вернемся домой после каникул.
Я смотрю на страницу блокнота, на свои руки, на что угодно, только не на Эндрю.
— Я старался ее отвлечь. Мы ходили в Эмпайр Стейт Билдинг и музей природы, играли на статуе Алисы в Центральном парке. Я покупал ей игрушки, катал ее на пароходе. Но однажды вечером, пока я был в ванной, Бет вдруг стала звать маму. Она кричала что было мочи. Я обнаружил ее у телевизора, она прижалась к экрану щекой. Естественно, в вечерних новостях показывали Элизу: она говорила что-то в десяток протянутых микрофонов, а в руке держала фотографию Бет.
Эндрю вскакивает и принимается ходить по тесной комнатушке.
— Я понимал, что нельзя остаться в гостинице навсегда, — говорит он. — Но я не знал, что делать дальше. Чтобы купить дом, нужны документы и банковский счет, а у меня не осталось ни того, ни другого. А потом мы как-то раз гуляли по Сорок второй улице, и Бет зачаровали огоньки в зале игровых автоматов. Она затащила меня туда, я дал ей мелочи на развлечения. Там я увидел подростков, сгрудившихся вокруг поддельных прав одной девчонки. Поддельными правами торговали прямо там, у автоматов. И я задумался… Подошел к стойке, спросил, где можно получить такую штуку. Парень только пожал плечами и указал на зашторенную фотокабинку. Я достал двадцатидолларовую бумажку и повторил вопрос. Он сказал, что знал одного человека в Гарлеме, а еще за сорок долларов даже вспомнил его имя. Я позвонил по этому номеру, и мне назначили встречу. В Гарлеме. Заполночь.
— В Гарлеме? — недоверчиво повторяю я. — Заполночь?
— За две с половиной тысячи долларов он дал мне водительские права, два поддельных паспорта и свидетельства о рождении. Плюс номера социального страхования для нас обоих. Это были реальные люди, отец и дочь, погибшие в автокатастрофе. Услышав это, я едва не передумал, но тут заметил имя в одном из паспортов: Корделия Хопкинс. Корделией звали дочь из «Короля Лира», ту, которая отказалась предать отца. — Он глядит на меня. — Я решил, что это добрый знак.
Я постукиваю пальцами по столу.
— «Король Лир»… Корделия… Значит, вы ходили в колледж.
— Да, учился на химика. И даже диссертацию писал. В Аризоне я работал фармацевтом. — Он пожимает плечами. — Я бы и в Нью-Гэмпшире продолжал работать в аптеке, но на мое имя не было выдано лицензии.