* * *
Зато чуть не каждый новый день приносил сообщения из Франции о продолжающейся охоте на членов Ордена. Их всех предавали суду, на котором председательствовал архиепископ Санский, и под немыслимыми пытками они признавались в немыслимых прегрешениях. Однако не все. Тех, кто выдерживал пытки и не взваливал на себя грехи, привязывали к столбу и публично сжигали на костре.
Не было такого преступления, в котором бы их не обвиняли, а если и тех не было достаточно, легко выдумывали новые. Многим рыцарям удалось бежать из Франции, и это не нравилось королю Филиппу. Он желал стереть с лица земли всех представителей Ордена, требовал, чтобы другие страны следовали его примеру, и был весьма недоволен отношением своего зятя к этим делам. Больше всех поддерживал Филиппа папа римский, его послушная марионетка, громогласно объявляя, что тамплиеры должны быть уничтожены, и тем, кто не будет содействовать в этом, грозит отлучение от церкви.
Эта угроза вызывала у многих беспокойство, и советники Эдуарда говорили ему, что оказывать неповиновение своему тестю – это одно, а не подчиняться воле папы – совсем другое. Да, они знают, что тот действует по указке французского короля, но тем не менее за спиной папы святой престол и шутки с ним плохи.
Вследствие всего этого в Англии появились не очень активные попытки начать преследование тамплиеров, но они не получили поддержки властей и почти угасли. Тогда папа римский направил в страну своих инквизиторов-следователей, чтобы те на месте ознакомились с ходом дел. Это было первое проникновение святой инквизиции на Британские острова и, к счастью, последнее. Но она вселила во многих страх. Страх был и раньше, конечно, перед разного рода преследованиями, жестокостями и казнями, но то было со стороны власти светской. Теперь же людям грозила церковь – и не на словах, а на деле, ибо инквизиторы привезли с собой не только кресты, но и орудия пыток, и систему тайных дознаний, доносов и угроз – чего здесь не бывало никогда раньше в такой изощренной форме.
Жертв было больше чем достаточно. Начались бесчисленные аресты. Шепотом передавались вселяющие ужас истории о том, что творится в застенках инквизиции. В воздухе витало чувство опасности и незащищенности.
Однако король Эдуард твердо заявил, что не допустит сожжения на кострах, и вскоре пришел к соглашению с Римом, что Орден тамплиеров будет распущен, имущество конфисковано, но члены Ордена получат право выбирать для себя другую участь, не подвергаясь преследованиям. Тамплиеры отказывались верить столь счастливой судьбе, памятуя, что происходило и происходит с их соратниками во Франции. Правда, им предстояло находить новые дороги в жизни, но, по крайней мере, сами жизни сохранялись.
Пробыв не очень долго в стране, инквизиторы удалились, чтобы больше никогда не появляться. К большому облегчению народа. Не дай Бог, говорили люди, такое пережить снова…
А во Франции мукам тамплиеров не видно было конца. Им подвергся сам Гроссмейстер Ордена, которому перевалило уже за семьдесят. К удовлетворению короля Филиппа, старик не смог выдержать пыток и готов был признаться во всем, что от него потребуют. Однако Филипп хотел другого – ему недостаточно было просто сжечь того на костре, он желал получить смертный приговор Гроссмейстеру из рук самого папы. И приговор был получен.
Сам же Филипп удовлетворялся вынесением смертных приговоров менее значительным персонам, доход от конфискованного имущества которых был, однако, так велик, что король не сдерживал радости.
Эдуард тоже неплохо пополнил свою казну, но утешал себя тем, что для этого ему не пришлось, по крайней мере, брать на душу грех убийств и казней.
Поведение в деле с тамплиерами повысило его популярность в народе. Впрочем, и до этого к нему, в общем-то, неплохо относились, а за все неприятности корили Гавестона, считая того главным виновником разыгравшегося недавно скандала. Когда король с королевой проезжали по улицам, их радостно приветствовали, искренне надеясь, что больше никогда не будет оснований для скандальных слухов и домыслов.
А уж если королева родит сына, говорили в народе, лучшей королевской четы и желать нечего.
* * *
Но в глубине души Эдуарда все это мало заботило. Единственное, чего он страстно желал, было возвратить Гавестона, и он сразу же принялся делать для этого все, что только мог.
Ни у кого при дворе не было сомнения в том, что Гавестон достаточно умен, смел и решителен. Его действия в Ирландии вызвали одобрение самого Уорвика.
Эдуард начал постепенно, исподволь, уговаривать своих противников вернуть Перро, который может послужить и здесь на пользу страны, а не только в далекой Ирландии. Не все бывшие противники оставались такими уж твердыми и бескомпромиссными. Многие из них искали дружбы с королем, считая ее лучшим залогом благополучия, а тот, в свою очередь, готов был идти на все ради того, чтобы вернуть любимца, жизнь без которого потеряла для него всякий смысл.
Родных короля и придворную знать бесила и возмущала не только его связь с Гавестоном, но вообще склонность монарха к дружбе с лицами низкого происхождения, например с Уолтером Рейнолдсом. Недавно он сделал этого мужлана архиепископом Уинчесли. Это была огромная милость. И кому же она была оказана? Закадычному дружку Гавестона, свидетелю и участнику их мерзких забав! Теперь и этот новообращенный архиепископ будет выступать за возвращение Гавестона и, значит, против самых могущественных баронов.
Но Эдуард, дабы не дразнить понапрасну гусей, сделал довольно хитрый ход: отправил архиепископа Уинчесли, сиречь безродного Уолтера Рейнолдса, посланником к папе в Авиньон, где тому предстояло задержаться на неопределенное время. И это еще не все. Король знал, что у баронов был зуб и на одного из своих – того, кто пошел против них, когда решался вопрос о Гавестоне. Речь шла о Хью Диспенсере. Тот вскоре был лишен, по решению Эдуарда, должности члена Совета, но остался при короле в качестве советника личного. Перед этим король, как и в случае с Уолтером Рейнолдсом, имел с ним беседу.
– Дорогой друг, – сказал он ему, – вы знаете мое расположение к вам. Не подумайте, что оно изменилось. Я остаюсь преданным вашим другом, как и всем, кто мне честно служит.
– Да, – отвечал Диспенсер, – ваше отношение к графу Корнуоллскому и скорбь по его отсутствию подтверждают ваши слова.
– Ах, Перро! – воскликнул король. – Как мне его нехватает! Но он скоро будет с нами, Хью. Уверен в этом!
– Молюсь о том же денно и нощно, милорд.
– Знаю, вы истинный мой доброжелатель. Потому, надеюсь, поймете то, что я собираюсь сделать и уже сделал. Я отправил Рейнолдса во Францию, в Авиньон. Это понравилось нашим лордам. Они не ждали от меня такого. Но, повторяю, я готов на все, чтобы вернуть Перро. Уолтер меня понял и не обиделся.
– Он поступил как настоящий друг! – воскликнул Диспенсер.
– Да, и, надеюсь, вы тоже поймете меня, Хью. Я хочу удалить вас из королевского Совета.