Однажды она пришла к нему необычно возбужденная, хоти и не очень сильно. Шулемберг ехала по улицам Лондона, как вдруг толпа остановила ее экипаж и выкрикнула оскорбительные слова.
– Они назвали меня Каланчой, – сообщила она королю.
– В этом нет ничего нового, – ответил Георг. – Они дали тебе это прозвище, когда только увидели.
Первый раз слова короля не успокоили Эрменгарду. Лицо под рыжим париком вспотело от негодования.
– Я выглянула из окошка и заговорила с ними по-английски, – продолжала она. – Я сказала им: «Добрые люди, почему вы оскорбляете нас? Мы же приехали для вашего блага». И что, вы думаете, они закричали в ответ? «Проклятие нам! И всем нашим благам тоже!»
Когда Георг понял значение этих слов, он саркастически засмеялся. Они были остры на язык, его новые подданные. Они будто влюблены в слова. Недаром здесь так популярны памфлеты.
Король посоветовал Эрменгарде не принимать близко к сердцу их болтовню.
– Потому что, – мрачно добавил он, – мы уже здесь и здесь должны попытаться остаться.
– И вы думаете, они не отправят нас назад в Ганновер? – спросила она. Легкая тень страха промелькнула у нее в глазах. Если им придется вернуться в Ганновер, что будет с ее планами дальнейшего увеличения состояния? Англия была огромной дойной коровой, и ее дорогой Георг Людвиг, которого она так искренне и так давно любила, что стала ему как бы женой, помогал ей доить эту корову.
– Вероятно, некоторые из них попытаются, – ответил он. – но у них ничего не выйдет.
– Конечно, не выйдет. Мы должны остановить их. Такого никогда не будет, чтобы они могли свергнуть вас. Глупые люди. Неужели они не понимают, что мы прибыли для их же блага?
– И ради наших благ тоже, – добавил Георг, у которого редко бывали проблески юмора.
* * *
Король глубоко задумался, пока двое слуг помогали ему одеваться. Только им двоим он разрешал присутствовать в спальне. Это воспринималось как полнейшее неуважение к придворному этикету. Церемония одевания короля была одной из самых важных при дворе. И придворные, принимавшее в ней участие, впоследствии занимали высокое положение. А эти двое слуг, помогавшие королю, были турками. Еще одно оскорбление английской традиции.
Мустафа и Магомет, возможно, были жуликами, но не более жадными, чем утонченные леди и джентльмены, окружавшие его. Король сомневался, знакомо ли двум туркам виртуозное искусство казнокрадства, которым так мастерски владел великий герцог Мальборо. Георг никогда не доверял ему. О да, сейчас он всячески показывал свое дружелюбие. Но этот человек мог в любую минуту повернуться к нему спиной. Георг слышал, что даже после того, как Мальборо получил высокий пост при его дворе, он поддерживал тайную связь с Яковом Стюартом – на случай, если якобиты добьются успеха и вернут Якова в страну.
Жизнь в Лондоне очень отличалась от ганноверской. Там все выглядело гораздо проще. Там, хотя он был курфюрстом небольшого государства, Георг пользовался большим уважением, чем здесь, став королем великой страны. Немцы по природе своей более дисциплинированны, чем англичане. Как бы он хотел вернуться домой, в Ганновер!
Эти люди не питают уважения ни к кому. Только недавно по случаю своего дня рождения ему пришлось выдать гвардии новое обмундирование. Ему сказали, что это английская традиция. Георг не любил напрасно тратить деньги и, естественно, дал заказ компании, которая запросила за обмундирование самую низкую цену. Потом оказалось, что ткань на рубашках грубее, чем на полученных в прошлый раз. И в результате гвардейцы промаршировали по Сити без мундиров, чтобы показать качество «ганноверских рубашек», как окрестили памфлетисты подарок короля.
Это дело привело Мальборо к королю. Никто не должен сердить солдат, заявил он. Вполне вероятно, что маленькая осечка, вроде дешевых рубашек, станет искрой, из которой разгорится мятеж.
Георг цинично подумал, что Мальборо, должно быть, считает положение Ганноверской династии более прочным, чем у Стюарта. Герцог немедленно приказал выдать гвардии вдвое больше рубашек и мундиров – притом самого высшего качества – и увеличил выдачу пива.
Такие инциденты заставляли короля размышлять об уязвимости его положения.
Потом он снова наслаждался прогулками, но терпеть не мог, чтобы его сопровождала толпа, следившая за ним, смеявшаяся и обсуждавшая его на языке, который он не понимал.
Сент-Джеймсский парк был очень красив, но, по мнению короля, его портили люди, которые вечно толпились там и вели себя как в собственном доме. Парк принадлежит королю. И Георг хотел знать, почему король не может сохранять его только для себя и гулять в нем в одиночестве.
Он задал этот вопрос государственному секретарю, лорду Тауншенду, который занял пост министра иностранных дел после отставки Болингброка. Поскольку Болингброк был якобитом, то, естественно, не мог сохранить свой пост после приезда в Англию Георга.
– Я хочу знать, – сказал король, – сколько будет стоить закрыть Сент-Джеймсский парк и держать его только для моего личного пользования?
– Это будет стоить вам, сир, трех корон, – после секундного колебания ответил Тауншенд.
Остроумное замечание, какие любят англичане, но – не в бровь, а в глаз! Король еще раз подумал о том, как ненадежно он сидит на троне Англии.
Магомет надел ему на голову парик, и король увидел в зеркале угрюмое лицо с тяжелой упрямой челюстью. Свое собственное лицо.
«Болингброк! Этот человек может наделать неприятностей, – подумал Георг. Не так давно Болингброк отплыл во Францию».
Он был честолюбивым человеком, этот Болингброк. И при королеве Анне добился ведущего положения в правительстве. Поссорившись с Харли, он с помощью ловкой леди Мэшем мог бы преуспевать, если бы не умерла Анна или если бы ему удалось вернуть в Англию Якова Стюарта. Болингброк был слишком убежденным якобитом, чтобы быстро переметнуться на другую сторону. Естественно, он получил отставку. Но отставка была не единственным, чего он боялся. Уолпол хотел обвинить его в серьезных правонарушениях, а, попав под обвинение, Болингброк не мог бы действовать. Болингброк знал об этом и ловко напустил на себя равнодушный вид, хотя его чувства были очень далеки от равнодушия.
– Я решил посвятить себя литературе, – заявил он, поехав в оперу. Он раскланивался с друзьями и старался обратить на себя внимание, назначая встречи на следующую неделю. Но, вернувшись домой, он надел черный парик и костюм лакея и отправился в Дувр. Пересек пролив и – очутился во Франции.
Ясно, кому он там предлагает свои услуги.
Английский трон оказался очень шатким.
«Ну и ладно, – подумал Георг, – если я потеряю его, то вернусь в Ганновер. Сейчас в Герренхаузене очень красиво, а из старой кухни в Лейн-Шлоссе так приятно пахнет сосисками и кислой капустой».