– Мы оба англичане, – добавила принцесса.
– Да, мы любим все английское, – улыбнулся ей принц.
– Из Ганновера пришли новые предложения, – вел свою линию Тауншенд. – Я не согласен с ними и хотел бы знать, поддержит ли меня Ваше Высочество.
– Если это хорошо для Англии – вы получите мою поддержку. Я никогда не поставлю Ганновер превыше Англии.
– Хорошо сказано, – пробормотала Каролина, и он опять улыбнулся ей.
– Дания предлагает Ганноверу Бремен и Верден при условии, что Англия объявит войну Швеции и выплатит Дании сто пятьдесят тысяч фунтов стерлингов.
– И что от этого получит Англия? – взволнованно спросил принц.
– Англия – ничего, но, конечно, Ганновер получит Бремен и Верден.
– А Англия будет воевать со Швецией и Россией, – тихо добавила Каролина.
– Этого никогда не будет! – воскликнул принц и так сжал кулаки, что на висках напряглись жилы.
– Я восхищен поддержкой Вашего Высочества. Теперь я намерен представить кабинету предложения Стенхопа и могу заверить вас, что они будут отвергнуты… в частности, и потому, что мы заручились поддержкой Вашего Высочества.
Принц наслаждался положением. Когда премьер-министр советовался с ним, он искренне чувствовал себя королем.
Проходили золотые сентябрьские дни. Каждое утро Каролина просыпалась с мыслью: нет ли вестей о возвращении короля? Но он по-прежнему оставался в Ганновере, давая им возможность свободно наслаждаться его благословенным отсутствием.
К большому удовольствию принца, Тауншенд, с которым теперь он был в отличных отношениях, предложил совершить путешествие по сельским местам. Принц почти не видел Англии, если не считать его поездки с побережья в Лондон, когда он впервые прибыл в свою новую страну. И к тому же англичанам нравилось видеть своих правителей.
Тауншенд уже разговаривал с ним так, будто принц стал королем, и он начал думать о себе, как о короле.
Так что теперь Георг Август готовился к предстоящему путешествию.
– Одно меня печалит, – вздохнул он, – ты, моя торогая, не сможешь поехать со мной.
– Ты прекрасно обойдешься и без меня, – успокоила его Каролина.
– Но я чувствовал бы себя гораздо счастливее, если бы моя торогая жена была со мной.
– Я буду думать о тебе… все время. Но ты же видишь, я в таком положении, что не могу поехать с тобой.
– Будь осторожна. Я дам миссис Говард особые приказания.
– Не утруждай себя. Она лучшая из моих фрейлин. Принц благодарно улыбнулся жене. Казалось, ничто не
могло испортить ему удовольствие от поездки.
О, каким же наслаждением было путешествовать по Гемпширу, Суссексу и Кенту, где вдоль дорог выстраивались люди, чтобы приветствовать его, когда он проезжал мимо них! Принц говорил себе и сопровождавшим его придворным, что никогда не устанет улыбаться народу Англии.
По сигналу о приближении принца вдоль дороги зажигали костры, девушки выбегали с букетами цветов и танцевали перед его экипажем. В Портсмуте он любовался сухопутными и морскими силами, поднимался на борт лучших кораблей, и пушки палили в его честь.
Он расчувствовался, глаза у него сияли. Принц заявил тем, кто встречал его, что еще никогда в жизни не был так счастлив. Он любил Англию, любил английский народ, он был англичанином и не мыслил себя никем другим. И кровь в его жилах, которую он унаследовал от своей бабки, до единой капли была английской.
Он бы никогда в жизни добровольно не покинул Англию. Англичане – самый лучший и самый очаровательный народ в мире.
Он любил англичан, и англичане любили его.
– Как он отличается от своего старого угрюмого отца! – говорили люди. – Пусть этот старик со своей Каланчой и Слонихой остается в Германии. Пусть набивает себе брюхо сосисками и кислой капустой. Его сын совсем другой. Он англичанин, хотя и говорит с ужасным немецким акцентом. Он Гнил один из нас, потому что ему предопределено быть таким.
И вдоль дорог зажигали костры, люди пели и танцевали и охотно выкрикивали лозунг дня: «Боже, благослови принца Уэльского!»
Когда он с триумфом вернулся в Гемптон, на пороге уже стоял октябрь. Обрадованная его возвращением Каролина с восторгом встретила Георга Августа и с нетерпением ожидала рассказов о его победах. И хотя ее беременность проходила тяжелее, чем обычно, не было никаких признаков, что роды могут быть опасными.
* * *
Ботмер сидел в своих апартаментах и писал королю, Берншторфу и Робетону.
«Принц, – сообщал он, – фактически стал королем. Премьер-министр совещается с ним. Тауншенд переметнулся на его сторону. Его Высочество совершил королевское путешествие по Гемпширу, Кенту и Суссексу. Его встречали как правителя королевства».
* * *
Каролина радовалась успехам принца, и все же тревога не оставляла ее. Популярность придала Георгу Августу решительности и твердости, и королю придется подавлять в нем эти качества. Она надеялась лишь на то, что Георг поймет, как сильно он любит Ганновер, и решит остаться там навсегда. Только в этом случае она с мужем сможет продолжать столь восхитительное существование.
Надежда на то, что король останется в Ганновере, была очень хрупкой, и Каролина понимала это. Она молилась, чтобы их самое страстное желание стало реальностью. Но пока отец жив, Георг Август не может заполучить корону. И раз уж им приходится ждать, надо наслаждаться жизнью, как в это прекрасное лето, которое они провели в отсутствие короля в Гемптоне.
Дни становились короче, а тревога принцессы росла. Кончились долгие, очаровательные чаепития в павильоне. Дул пронзительный холодный ветер. Гулять приходилось почти в полдень, чтобы до сумерек вернуться к себе в покои. А игра в карты при свечах не казалась такой волнующей, как на свежем воздухе.
«Счастье не может продолжаться вечно», – вздыхала Каролина.
А из Ганновера приходили новости, которые печалили ее.
Лейбниц обратился к королю и попросил разрешения оставить Ганновер и поехать в Англию. Король резко отказал. Бедный Лейбниц! Он был непопулярен в прошлом, но еще хуже его положение сейчас. Тогда его просто не любили за то, что он интеллектуал и друг принцессы. А ее в те годы король считал незначительной особой, нужной только для того, чтобы рожать детей. Теперь король уже знает, что она не дура. Ботмер, конечно, сообщил ему, что сначала Тауншенд беседовал с ней. И сегодня она в полной мере разделяет с принцем враждебное отношение короля.
Лейбницу не стоило в такой момент обращаться к Георгу.
«Король пришел в такую ярость от происходящего в Англии, – читала она в письме, – что не мог вынести вида Лейбница, который всегда поддерживал принцессу Уэльскую. Он повернулся к нему спиной и не стал разговаривать. У Лейбница не оставалось другого выбора, кроме как покинуть двор».