Никто не мог сомневаться в том, что они выполнили свой долг. Но его очень тревожило поведение братьев, и он все время вспоминал совет своей матери: добиться принятия закона, который не позволял бы членам королевской семьи жениться без согласия монарха.
Он думал о своих мальчиках и девочках и искренне надеялся, что они не доставят ему столько огорчений, сколько доставили ему их тети и дяди.
И тогда он решил, что его мать была права и следует что-то предпринять.
Король готовил послание для представления в парламент:
«Его Величество, проявляя отеческую любовь к своей собственной семье и горячо заботясь о будущем благоденствии своего народа, а также о чести и достоинстве своего государства, стремясь к тому, чтобы право одобрения всех браков в королевской семье (всегда принадлежавшее королям этого королевства как дело, представляющее государственный интерес) было более действенным, рекомендует обеим палатам парламента серьезно подумать о том, не было бы более разумным и целесообразным восполнить недостатки действующего сейчас закона и посредством внесения некоторых новых положений сделать его более эффективным, дабы оградить потомков Его Почившего Величества короля Георга Второго (кроме потомков принцесс, вышедших или могущих в дальнейшем выйти замуж в иностранные семьи) от заключения браков без одобрения Его Величества, его наследников и преемников».
Когда это послание было представлено обеим палатам парламента, его встретили там враждебно.
Чатем, в одно из своих редких появлений в Палате лордов, проковылял к трибуне и метал оттуда против этого закона громы и молнии.
«Новомодный и бесстыдный закон», – кричал он. Другие заявляли, что его следовало бы назвать «Законом, поощряющим внебрачные связи и супружескую неверность потомков Георга Второго».
Короля навестил лорд Норт и выразил свое сомнение по поводу этого закона:
– Он крайне непопулярен, Ваше Величество.
– А я уверен, что он правилен, – упрямо заявил король. – Он должен быть принят.
Противодействие закону продолжалось. Его называли безнравственным, но король оставался непреклонным. Он написал Норту:
«Я ожидаю, что будут приложены все усилия для того, чтобы провести этот закон через обе палаты с подобающей настойчивостью, ибо это не только вопрос, имеющий непосредственное отношение к управлению страной, но и лично ко мне, и поэтому я смею ожидать искреннюю поддержку от каждого, кто служит мне, и не забуду тех, кто уклонился от своего долга».
В последней фразе слышалась явная угроза. Хотя в стране существовала конституционная монархия, король пользовался большим влиянием, имея право назначать министров. И все же нашлись такие, кто выступил против него. Одним из них был Чарлз Джеймс Фокс, молодой человек, уже успевший заявить о себе в парламенте, весьма сильная и властная личность, сын лорда Холланда и племянник Сары Леннокс.
Чарлз Фокс решительно выступил против Закона о браке и из-за него ушел в отставку.
Черт бы побрал этого молодого Фокса! – подумал король. Мать молодого человека – дочь герцога Ричмонда – сбежала из дому и вышла замуж за Генри Фокса. Это же был мезальянс, вспомнил король, теперь понятно, почему юноша так протестует против закона.
Король был сердит на мистера Фокса. Он ему еще припомнит!
Обсуждение закона в парламенте проходило весьма бурно. Его нельзя было принять точно в таком виде, как того желал король. Внесли поправки. Согласие монарха на брак теперь требовалось лишь в том случае, если брачующимся сторонам не исполнилось двадцати шести лет. После этого срока они могли вступать в брак, если не имелось возражений со стороны парламента. За год до предполагаемого срока вступления в брак в парламент следовало представить уведомление.
Даже в таком измененном виде закон вызвал бурю негодования, но в конце концов, он был принят незначительным большинством голосов.
Сразу же после принятия Закона о браке Георг получил письмо от своего брата Уильяма Генри, герцога Глостера.
Уильям Генри признавался в том, что шесть лет тому назад женился, но поскольку считал, что король не одобрит его брака, держал его в тайне. Но, сейчас, когда принят этот Закон, он, конечно, должен заявить о своем браке в открытую.
Женщина, на которой он женился, – леди Уолгрейв, вдова их бывшего наставника, которого Георг терпеть не мог в детстве. И это еще не все. Леди Уолгрейв, по мнению короля, была самой неподходящей партией для герцога королевской крови. Она являлась незаконной дочерью сэра Эдварда Уолпола, а ее мать, как говорят, была модисткой.
Георг был оскорблен не только этим крайне неподобающим браком, но и тем фактом, что брат в течение шести лет держал это в секрете.
– Дурак! Идиот! – кричал он. – Они совсем ничего не соображают… эти мои братцы. Ни о чем не думают… ни о чем, кроме удовлетворения своих желаний. Они не смотрят вперед. Забывают о том, что принадлежат к королевской семье и позволяют этим авантюристкам завлечь себя.
Шарлотта, услышав эту новость, очень быстро ставшую известной при дворе, попыталась успокоить своего мужа.
– Но мы, по крайней мере, подаем всем хороший пример, – напомнила она ему.
Он с грустью посмотрел на нее… некрасивую, маленькую Шарлотту, мать его многочисленного потомства. Он вынужден был примириться с ней, тогда как его братья предпочли этих пленительных сирен, настолько неподходящих, что те казались вдвойне желанными, потому что, будь это иначе, даже его безрассудных братцев нельзя было бы заставить жениться на них.
Чем больше он думал обо всем этом, тем плотнее сжимались его губы и тем больше он сердился.
– Их не будут принимать при дворе, – сказал он, затем, вспомнив прежние времена, взгрустнул. – Глостер был моим самым любимым братом после смерти Эдварда. Мы часто вместе проводили время, и в юности он слыл очень серьезным.
Шарлотта кивнула в знак согласия и добавила:
– Но лишь потому, что не имел возможности проявить себя иначе.
– Он был добрым, религиозным мальчиком… как и Эдвард, когда мы все занимались в классной комнате.
– Но, вырвавшись на свободу, они утратили всю свою серьезность.
– Просто какое-то безумие овладело ими, – начал Георг и запнулся. Его матери всегда очень не нравилось, когда он произносил это слово! Нет, нет, – подумал он и исправил сам себя: – Какое-то буйство! – и продолжал, – безрассудное желание искать удовольствий… повсюду. Словно они думают, что им многое надо наверстать. Ну, почему они ведут себя подобным образом?
Шарлотта ничего не смогла ему ответить. Выражение лица у нее было очень строгим. Она все больше становилась похожей на своего мужа.
– Я не буду принимать их, – решил Георг. – Я не признаю этот брак. Даже несмотря на то, что они вступили в него еще до принятия Закона, я все равно не признаю этот брак. Почему я должен делать это, а? Что?